Уинстон Грэхем - Погнутая сабля [The Twisted Sword]

Не успела Жоди перевести, как ей задали следующий вопрос.

— Он интересуется, зачем мы держались запада до самого Руа, если направляемся в Англию. Полагаю, мадам, я должна сказать, что мы выбрали этот маршрут, чтобы нас не задержали другие экипажи, едущие в Кале?

— Да, пожалуйста.

Поляк рассмеялся, обнажив белые хищные зубы, и на своем языке сказал что-то спутнику, который пожал плечами, не оценив шутки. Офицер медленно обошел комнату и уставился на спящего Генри. Указав на мальчика, он спросил, не сын ли это Демельзы. Та кивнула и позволила себе легкую улыбку.

— Mes compliments [23] Мое почтение (фр.) . — Он обернулся и уставился на Меньера, который все еще притворялся, что читает газету. Тут его взгляд упал на черную шкатулку.

— А это что?

Сир Меньер не шелохнулся.

— Скажите, что это принадлежит моему мужу. Просто кое-какие бумаги и личные вещи.

— Она заперта. Прикажите отпереть.

Меньер перелистнул газету.

— Скажите, что у меня нет ключа, — отозвалась Демельза. — Ключ только у моего мужа.

— Разумеется, у вашего секретаря есть ключ.

— Скажите, что нет. Ключ только у моего мужа.

Светловолосый поляк колебался. Он явно размышлял, не попробовать ли просто взломать висячий замок, но ему не хотелось случайно повредить саблю. Он сообщил что-то сержанту, тот наклонился к огню и поднял кочергу. Он попробовал взломать замок, но конец кочерги оказался слишком тупым, чтобы сойти за рычаг.

— Пожалуйста, спросите офицера, по какому праву он портит частную собственность моего мужа. Разве он не говорил, что женщинам и детям нечего бояться?

Офицер посмотрел на нее бледными глазами, ухмыльнулся и похотливо облизнул губы. Он пожал плечами и снова улыбнулся, пока его спутник попытался открыть замок концом кочерги.

И тут снизу донеслись звуки музыки. Но от робости и гармоничности, которые слышались в ней перед ужином, не осталось и следа. По клавишам бедного инструмента колошматили со всей силой. А затем раздалось пение, и сильный, одновременно мелодичный и фальшивый голос мог принадлежать только Изабелле-Роуз.

И что же она пела? Вовсе не куплет изящной песенки о городской и деревенской крысах. Это была песня, когда-то называвшаяся «Гимн Рейнской армии», но впоследствии ставшая гимном республики и революции, песня, которой ее научил непримиримый якобинец Этьен:

Aux armes, citoyens!

Formez vos bataillons!

Marchons! marchons,

Qu ’un sang impur

Abreuve nos sillons. [24] «К оружью, граждане, Сомкнём наши ряды, Вперёд, вперёд! И нивы наши и сады, Вмиг кровь нечистая зальёт!» (фр.) — строки из «Марсельезы».

Поляки остановились, прислушиваясь. Когда к пению присоединился мужской голос, они понимающе улыбнулись и заговорили о чем-то на своем языке. Кажется, их мнения разделились. Затем светловолосый офицер что-то повелительно сказал подчиненному, давая понять, что вопрос закрыт. Он снова обернулся и взглянул на двух женщин, стоящих напротив и готовых обороняться. Брюнет опустил кочергу, смахнул пыль с мундира и вышел.

Сказав что-то Жоди по-польски, офицер еще раз поклонился Демельзе и последовал за сослуживцем, ожидающим его за дверью.

После их ухода в комнате повисла тишина. Сир Меньер вдруг отложил газету и затрясся, словно у него начался паралич. Жоди что-то резко сказала ему, призывая взять себя в руки. Потом повернулась к Демельзе.

— Ты держалась... Magnifique... Великолепно!

Демельза пропустила комплимент мимо ушей.

— Белла! — сказала она. — Она внизу. Господи Боже, что же она... Опасность...

— Благослови ее Господь, — начала Жоди. — Думаю, именно Белла спасла всех нас. Оставь ее, дорогая. Пока она продолжит играть на клавесине...

— Нет! Там солдаты! Поляки! Как знать, что... — страшные предположения одно за другим проносились в голове Демельзы. Она отмахнулась от Жоди, схватила кочергу и помчалась к открытой двери. Жоди бросилась за ней, пытаясь схватить Демельзу за руку.

— Пожалуйста, не спеши. Если мы снова привлечем внимание...

Она могла бы и промолчать, потому что Демельза уже вышла на лестницу. Там она остановилась, присела и выглянула в отверстия между перилами. Теперь она видела комнату с клавесином, где сидела Белла. Вернее, виднелась только прядь ее черных волос, завязанная бантом лента и часть тонкой девичьей спины: все остальное перегородили широкие плечи военных.

Жоди тоже вышла из комнаты и опустилась на колени рядом с Демельзой и предостерегающе взяла ее за руку.

Белла пела еще пять минут, но для наблюдавших сверху они показались вечностью. Наконец, блондин что-то приказал, и стоявшие у клавесина мужчины начали расходиться. Стало видно улыбающуюся Беллу, по-прежнему целую и невредимую.

Уланы продолжали болтать друг с другом. Кто-то явно говорил какие-то двусмысленности, а остальные смеялись. И все же они друг за другом надели высокие кивера, подтянули портупеи и вышли. Снаружи послышались звон и клацанье копыт — там седлали лошадей. По команде все замолчали, прозвучал приказ, и кавалькада из двадцати всадников, скользя по мощенной галькой улице, медленно двинулась в направлении Амьена.

Белла вернулась к клавесину и тут увидела разгневанное лицо матери, выглядывающей из-за перил. Она помчалась наверх, перепрыгивая через три ступени. Демельза едва удержалась, чтобы не ударить ее.

— Неужели это не весело, мама! Неужели не весело?! И ты знаешь, они все меня поцеловали!

— Я заметила, — отозвалась Демельза.

Посмотрев на прибытие Наполеона в Тюильри, Росс направился обратно в квартиру. Он провел последнюю ночь то в полудреме, то вновь просыпаясь, беспокоясь о наступающей на пятки армии и размышляя, как бы скорее добраться до Парижа. Он скорее передохнул, чем выспался. Несмотря на, он очень устал, чувствуя досаду и недоумение.

Не похоже, что Демельза уехала в карете Жоди, иначе Виктуар бы что-нибудь знала. Но если она уехала с кем-то другим, то почему не оставила еще одной записки в квартире? Их нет, они уехали — вот и все, что он точно знает. Но через какие ворота, какой дорогой, в чьем экипаже — все это оставалось неизвестным.

И спросить не у кого. Двери британского посольства оказались закрыты и перегорожены решеткой, точно в ожидании осады. Да и стоило ли возвращаться, врываться туда и будить всех, чтобы еще раз услышать: «Мы уверены, они уехали и сейчас в безопасности. Последуйте их примеру».

Анри де ла Блаш тоже исчез. Бессмысленно идти во дворец, даже если Россу и разрешат войти, в поисках одного из самых ревностных сторонников Бурбонов. Возможно, он уже мертв, потому что напоследок позволил себе какой-нибудь дерзкий жест. Сражений практически не было. Революция свершилась с легкостью переменившегося ветра, словно вовсе не зависела от воли людей. Анри мог оказаться под арестом или просто незаметно смешаться с толпой. Как найти нужного человека, когда половина Парижа хлынула на улицы?