прот. Николай Агафонов - Неприкаянное юродство простых историй. Рассказы и были

— И впрямь красное крещение, — пробормотал Крутов, сплюнув на снег и засунув маузер в кобуру, скомандовал: — Пошли в избу, выпьем за упокой души.

— А с этим как? — кивнул в сторону Степана Зубов.

— Пусть с ним комиссар разбирается, — махнул рукой Крутов.

Степан лежал в горнице дома отца Петра, и матушка меняла ему холодные компрессы на лбу: он весь горел от жара. Вдруг Степан открыл глаза и зашептал что-то. Матушка наклонилась к нему, чтобы расслышать.

— Что же, матушка, вы их в дом не приглашаете?

— Кого, Степа? — стала озираться матушка.

— Так вот они стоят у двери: мои папа, мама, отец Таврион.

— Бедный мальчик, он бредит, — всхлипнула матушка.

— Я не брежу, матушка, я просто их вижу, папа в белом нарядном мундире с Георгиевскими крестами, мама в белом платье и отец Таврион, тоже почему-то в белом, ведь монахи в черном только бывают. Вот и отец Петр с ними. Значит, Господь его простил! Они зовут меня, матушка, с собой. Почему вы их не видите, матушка? Помогите мне подняться, я пойду с ними, — и Степан, облегченно вздохнув и улыбнувшись промолвил: — Я пошел, матушка, до свидания…

— До свидания, Степа, — сказала, смахнув слезу матушка, и осторожно прикрыла веки больших голубых детских глаз, застывших в ожидании Второго и славного пришествия Господа нашего Иисуса Христа.

Самара — с. Нероновка, август-сентябрь 2002 г.

Архиепископ Палладий сидел в своем любимом кресле, углубившись в чтение толстого литературного журнала. Вечерние часы по вторникам и четвергам он неизменно отдавал чтению современной прозы, считая, что архиерей обязан быть в курсе всех литературных новинок. Взглянув на часы, снял очки и, отбросив журнал, с раздражением подумал: «Чего это сын казахского народа полез в христианскую тему, какое-то наивное подражание Булгакову. Да и главный герой, семинарист Авель, какой-то неправдоподобный. Хотя бы съездил в семинарию, посмотрел. Наверное, когда мусульманину приходится читать писателя-христианина, пытающегося импровизировать на тему магометанства, тоже становится смешно от наивности».

Его размышления прервал телефонный звонок. Владыка поднял трубку и важно произнес:

— Я вас слушаю.

— А я вот говорю и кушаю, — раздалось в трубке, и следом послышался смех.

Владыка, растерявшись вначале от такой наглости, услышав смех, сразу признал своего друга и однокашника по семинарии митрополита Мелитона и, расплывшись в улыбке, в том же тоне отвечал:

— Приятного аппетита, Владыка, но будь осторожен: так подавиться недолго.

— Не дождетесь, не дождетесь, — рассмеялся митрополит.

— Ну не тяни резину, говори: с хорошим аль с плохим звонишь?

— А это с какой стороны посмотреть: для меня — так с хорошим, а тебе одни хлопоты.

— Чего это? — забеспокоился Палладий.

— Да вот в отпуск у Святейшего отпросился, еду к тебе в гости.

— О преславное чудесе! Мелитоша дорогой, наконец-то ты вспомнил своего друга.

— Не юродствуй, брат, мы с тобой каждый год в Москве видимся.

— На то она и Москва, но к себе в гости заманить тебя никак не удавалось, а уж как белый клобук получил, совсем занятым стал, ну да, видать, Господь услышал молитву мою.

Владыка лично поехал на вокзал встречать дорогого гостя. Митрополит вышел из вагона в длинном летнем плаще, лакированных черных ботинках и сером берете, без архиерейского облачения, так как визит его был неофициальным. Но шлейф запаха розового масла и дорогих бл. аговоний стелился за ним как невидимая архиерейская мантия. Палладий тоже был в цивильном. Они крепко обнялись, расцеловались и неторопливой походкой двинулись через вокзал к выходу. Архиерейский водитель Александр Павлович, взяв один из двух здоровенных чемоданов у келейника митрополита, обогнав Владыку, устремился вперед, к машине, келейник кинулся вслед за ним. Вокзал был полон народу, но архиереи, не обращая ни на кого внимания, шли с такой важностью и уверенностью, как будто они шествовали по своему собору к кафедре. И люди, чувствуя исходящую от этих двух импозантных бородачей власть, безропотно расходились, уступая дорогу.

Обед, начавшийся в архиерейских покоях, плавно перешел в ужин.

— А теперь, Владыка, отведай вот это блюдо, рецепт его ты не найдешь ни в одной поваренной книге.

— Сжалься надо мной, — взмолился митрополит. — Неужто решил меня сегодня прикончить таким способом? Все очень вкусно, просто нет слов, и ты знаешь, я никогда не страдал отсутствием аппетита, но, увы, это сверх моих сил.

— Тогда пойдем, Владыка, в беседку пить чай.

Круглый стол в беседке весь был уставлен сладостями и фруктами. Но оба архиерея, не притрагиваясь к десерту и попивая душистый чай с мятой, завели оживленную беседу на тему «А ты помнишь».

— А ты помнишь, — восклицал один, — профессора Георгиевского?

— А как же? — отвечал другой. — Умнейший был преподаватель, Царство ему Небесное, таких уж сейчас профессоров нет. А ты помнишь архимандрита Варсонофия?

— Конечно! Великий был старец. Помню, как-то подошел он ко мне и говорит…

Темный сад окутала ночная тьма, легкий ветерок разогнал сгустившийся над клумбою цветочный запах, который достиг беседки. Владыка вдохнул полной грудью прохладу вечера, произнес:

— Благодать у тебя, Палладий… Вели-ка ты постелить мне в саду.

— Ну что ты, Владыка, еще какая муха или комар укусит тебя, а мне потом отвечать перед Синодом. Пойдем, брат, наверх, там тоже прохладно и свежо. После завтрака поедем в лес за грибами.

Рано утром митрополит проснулся от громких голосов во дворе. Взглянув в окно, увидел, как Палладий лично отдает распоряжения своему водителю Александру Павловичу, чтобы тот чего не забыл. Увидев Мелитона, крикнул:

— Доброе утро, Владыка, через полчаса завтрак. Когда собрались, Палладий, посмотрев на ботиночки митрополита, сказал:

— Для леса обувка не подойдет, тащи, Александр Павлович, мои старые боты. Поедем в лес не на «Волге», а вот на этом вездеходе, — указал Владыка на стоящий во дворе темно-зеленый «УАЗик». — Военные списали, а я у них купил, специально, чтобы на рыбалку и по грибы ездить. Машина — зверь, никакого бездорожья не боится.

Отъехав километров сорок от города, водитель свернул прямо в лес, и по стеклам машины захлестали упругие ветви деревьев.

— Нет, ты только видел! — хвалился Владыка. — Все ей нипочем.

Заметив, что Александр Павлович собирается объезжать здоровую лужу, митрополит съехидничал:

— А вот и почем!

— Поворачивай, Павлович, прямо! — взревел уязвленный Палладий.

Водитель покорно поехал в лужу, «УАЗик» залез почти по брюхо в грязь и забуксовал.

— Что теперь прикажете делать? — кисло улыбнулся митрополит.