прот. Николай Агафонов - Неприкаянное юродство простых историй. Рассказы и были

— Ну, Илья Соломоныч, сейчас недалеко осталось, вон за тем холмом село, как прибудем, надо праздничек отметить, здесь хорошую бражку гонят! А с утречка соберем хлебушек — и домой.

— Пока вы, товарищ Крутов, праздники поповские будете отмечать, эти скоты до утра весь хлеб попрячут — ищи потом. Надо проявить революционную бдительность, контра не дремлет.

— Да какие они контра? Мужики простые, пару раз с маузера пальну — весь хлеб соберу.

— В этом видна, товарищ Крутов, ваша политическая близорукость. Как вы изволили выразиться, простые крестьяне — прежде всего собственники, с ними коммунизм не построишь.

— А без них в построенном коммунизме с голоду сдохнешь, — загоготал Крутов.

— Думайте, что говорите, товарищ Крутов, с такими разговорами вам с партией не по пути. Не посмотрим и на ваши боевые заслуги перед советской властью.

— Да я так, Илья Соломоныч, — примирительно сказал Крутов, — холодно, вот и выпить хочется, а с контрой разберемся, у нас не забалуешь. Вы мне задачу означьте — и будет все как надо, комар носу не подточит.

— Я уже вам говорил, товарищ Крутов, наш главный козырь — внезапность. Разбейте бойцов на группы по три человека к каждым саням, как въезжаем в село — сразу по избам и амбарам, забирайте все подряд, пока они не успели опомниться.

— А поскольку им на рот оставлять? — поинтересовался Крутов.

— Ничего не оставлять, у них все равно где-нибудь запас припрятан, не такие уж простые, как вы думаете. А пролетариат, движущая сила революции, голодает, вот о чем надо думать!

Не успел Коган договорить, как вдали словно гром прогремел колокол, а потом зачастил тревожно и гулко, всколыхнув тишину полей и перелесков.

— Набатом бьет, — заметил Крутов. — Это не к службе, что-то у них стряслось, пожар, может.

— Думаю, ваши такие «простые мужики» о нашем приближении предупреждают, контра, — и Коган зло выругался. — Только как они нас издали увидели? Распорядись, товарищ Крутов, ускорить передвижение.

А увидел отряд продразверстки Степан. Прибрав в алтаре, почистив семисвечник и заправив его лампадным маслом, разложил облачение отца Петра и решил подняться на колокольню. Любил он в свободные часы полюбоваться с высоты звонницы, откуда открывалась удивительная панорама перелесков и полей, на окрестности села. С собой брал всегда полевой бинокль — подарок отца. Отец вернулся с фронта как раз на Рождество, а на третий день у Степана день Ангела, в празднование памяти его небесного покровителя первомученика и архидиакона Стефана. После службы, когда все пришли домой и сели за именинный пирог, отец достал бинокль.

— На, Степка, подарок, трофейный немецкий, четырнадцатикратного приближения. Будет тебе память обо мне.

С тех пор Степан с биноклем не расставался, даже когда изгнанный из монастыря красными скитался голодный, все равно не стал отцов подарок менять на хлеб.

Любуясь с колокольни окрестностями, Степан заметил вдали за перелесками на холме какое-то движение. Он навел бинокль и аж отшатнулся от увиденного: остроконечные буденовки — сомнений не было: красные. «Наверное, продразверстка, о которой говорил Никифор Акимович». Первый порыв был бежать вниз предупредить, но на это не хватит времени, пока все село обежишь, они

уж тут будут. Рука машинально взялась за веревку иоль-шого колокола. Степан перекрестился и ударил в набат. Он видел сверху, как выбегают из изб люди, многие с ведрами, и растерянно озираются, но, не видя пожара, бегут к церкви. Убедившись, что набат созвал всех, Степан устремился вниз, навстречу ему, запыхавшись, бежали отец Петр и Никифор Акимович.

— Ты что, Степан, белены объелся?! — закричал отец Петр. Степан рассказал об увиденном.

— Значит, так, мужики, — коротко распорядился Никифор, — хлеб в сани, сколько успеете, и дуйте за кривую балку к лесу, там схороним до времени.

Въехав в село и наведя следствие, Коган распорядился посадить отца Петра и Степана под замок в сарай и приставить к ним часового. Прилетел на взмыленной лошади Крутов:

— Ну, Илья Соломоныч, гуляем и отдыхаем!

— Да ты что, товарищ Крутов, издеваешься, под ревтрибунал захотел?! — вспылил Коган. — Сорвано задание партии: хлеба наскребли только на одни сани.

— Да не горячись ты, Соломоныч, договорить не дал: нашелся весь хлеб, за оврагом он. Надо звонарю спасибо сказать, помог хлеб за нас собрать, — загоготал Крутов.

— Кому спасибо сказать разберемся, а сейчас вели хлеб привезти и — под охрану. — После уж примирительно спросил: — Как это тебе так быстро удалось?

Крутов, довольно хмыкнув, похлопал себя по кобуре:

— Товарищ маузер помог, кое-кому сунул его под нос — и дело в шляпе.

Когда уже сидел за столом, Крутов, опрокинув в рот стопку самогона и похрустев бочковым огурчиком, спросил:

— А этих, попа с монашком, отпустить что ли?

Коган как-то задумался, не торопясь и не обращаясь ни к кому, произнес:

— Этот случай нам на руку, надо темные крестьянские массы от религиозного дурмана освобождать. Прикажите привести попа, будем разъяснительную работу проводить.

Когда отца Петра втолкнули в избу, он перекрестился на передний угол и перевел вопросительный взгляд на Крутова, считая его за главного. Коган, прищурив глаза, презрительно разглядывая отца Петра, заговорил:

— Мы вас не молиться сюда позвали, а сообщить вам, что губком уполномочил вас, саботажников декрета советской власти о продразверстке, расстреливать на месте без суда и следствия.

— Господи, да разве я саботажник? Степка — он по молодости, по глупости, а так, никто и не помышлял против. Мы только Божью службу правим, ни во что не вмешиваемся.

— Ваши оправдания нам ни к чему, вы можете спасти себя только конкретным делом.

— Готов, готов искупить вину, — обрадовался отец Петр.

— Вот-вот, искупите. Мы соберем сход, где вы и ваш помощник перед всем народом откажетесь от веры в Бога и признаетесь людям в преднамеренном обмане, который вы совершали под нажимом царизма, а теперь, когда советская власть дала всем свободу, вы не намерены дальше обманывать народ.

— Да как же так? — забормотал отец Петр. — Это невозможно, это немыслимо.

— Вот идите и помыслите. Через полчаса дадите ответ.

— Иди, поп, да думай быстрей! — заорал изрядно захмелевший Крутов. — А то я тебя, контру, лично шлепну, и твою попадью, и вообще всех в расход пустим.

Отец Петр вспомнил заплаканную матушку и деток, сердце его сжалось, и он закричал:

— Помилуйте, а их-то за что?

— Как ваших пособников, — пронизывая колючим взглядом отца Петра, тихо проговорил Коган.

Но именно эти тихо сказанные слова на отца Петра подействовали больше, чем крик Крутова. Он осознал до глубины души, что это — не пустые обещания, и сердце его содрогнулось.