Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Но я ценю всего сильней
Ту меру мук моих и боли,
Какую в жизни принял я
За правду, за добро, за волю.

Вы плакали фальшивыми слезами
Над горестной судьбой моей, жалели
Меня, печально разводя руками,
Но помощи — увы! — не видел я на деле.

«Жаль малого! Сойдя с пути прямого,
Пропал! Но мы предвидели всё это!
Пустыми бреднями увлекся бестолково,
И вот конец пришел фантазиям поэта!»

Иные ж благодетели, надменно
Плечами пожимая, возглашали:
«Смотрите, до чего доводят неизменно
Нелепые мечты об идеале!»

Решили так и удалились, строги,
Тот — на обед, тот — к карточным партнерам,
А тот — судить томящихся в остроге,
А я остался гибнуть под забором.

Склоненный над сохой, тоскливо напевая,
  Встает он предо мной:
Заботы, и труды, и мука вековая
  Избороздили лоб крутой.
Душой младенец он, хоть голову склонил,
  Как немощный старик, —
Ведь с детства трудится и не жалеет сил,
  К невзгодам он привык.
Где плуг его пройдет, где лемехами взроет
  Земли могучий пласт,
Там рожь волнистая поля стеной покроет,
  Земля свой клад отдаст.
Так отчего на нем рубаха из холстины,
  Заплатанный армяк?
Зачем, как нищий, он прикрыл отрепьем спину?
  Работник он, батрак.
С рожденья он — батрак, хоть вольным прокричали
  Властители его;
В нужде безвыходной, в смиренье и печали
  Сам гнется под ярмо.
Чтоб как-нибудь прожить, — он жизнь, и труд, и волю
  За корку хлеба продаст,
Но горький этот хлеб его не кормит вволю
  И новых сил ему не придает.
Тоскует молча он и с песней невеселой
  Землицу пашет — не себе,
А песня — кровный брат, снимая гнет тяжелый,
  Не хочет уступить судьбе.
А песня — как роса, живящая растенья,
  Когда сжигает зной;
А песня — как раскат, как гул землетрясения,
  Растущий под землей.
Но все ж, пока гроза не грянет, полыхая,
  Томится он, не смея глаз поднять,
И землю пестует, как мать свою лаская,
  Как сын — родную мать.
И что ему с того, что над чужою нивой
  Он пот кровавый льет,
И что ему с того, что, страдник терпеливый,
  Он власть хозяевам дает?
Ведь лишь бы те поля, где приложил он руку,
  Вновь дали урожай,
Ведь лишь бы труд его, ему несущий муку,
  Другим дал — светлый рай.

Батрак тот — наш народ, чей пот бежит потоком
  Над пашнею чужою.
Душою молод он, в стремлении высоком,
  Хоть обойден судьбою.
Он счастья своего ждет долгие столетья,
  И все напрасно ждет;
Татарский плен изжил, Руину {7} , лихолетье
  И панщины жестокий гнет.
И все-таки в душе, изнывшей от невзгоды,
  Надежда теплится, горда, —
Вот так из-под скалы, из-под крутого свода
  Бьет чистая вода.
Лишь в сказке золотой, как будто сон прекрасный,
  Он видит счастье лучших дней,
И, тяжкий груз влача, он, хмурый и бесстрастный,
  Живет мечтой своей.
В глухие времена одна его спасала —
  К родной земле любовь;
Толпа его детей в страданьях погибала —
  Он возрождался вновь.
Любовью этой тверд, од — как титан былого {8} ,
  Непобедимый сын земли,
Который, падая, вставал опять и снова,
  И снова шел в бои.
И что с того — кому, под песню вековую,
  Он глубь взрыхляет нив;
И что с того, что сам нужду он терпит злую,
  Господ обогатив.

Паши и пой, титан, опутанный в оковы
  И нищеты и тьмы
Исчезнет черный мрак, и бремя гнета злого
  Навеки уничтожим мы!
Недаром в оны дни, униженный врагами,
  Ты силу духа воспевал,
Недаром ты легенд волшебными устами
  Его победу прославлял.
Он победит, сметет преграды роковые, —
  И над землей одни
Ты плуг свой поведешь в поля, тебе родные,
  В своем жилище — властелин!

Из тайного гнезда на каменистой круче,
Взмахнувши крыльями, рванулся он за тучи, —
Так в гневе наша мысль из глубины взовьется
И, облетев миры, о небо обопрется
И, крылья тяжкие и грозные расширя,
Зовет: «Где вечный бог? Где правда в этом мире?
Я тысячи планет крылами обвивала,
Проникла в атомы, а правды не видала».

Он в дымной высоте простерся, недвижимый,
Как образ гибели, ничем не отразимой,
Над жизнью реющий… Он кроется за мглою.
Взгляни: вот кровь пролить летит он над землею.
Взгляни, и страх тебя охватит леденящий:
Вот беркут, над тобой невидимо парящий!
Не промахнется он, когда твой час наступит!
И много ль дней тебе убийца твой уступит?

Он двинулся. Плывет в заоблачной отчизне, —
Вот так челнок Судьбы ткет нити нашей жизни.
Спокойно кружится, снижаясь, поднимаясь,
За тучи уходя, в лазури расплываясь.
Лишь крик его звучит, зловещий и голодный!
Так в тишине не раз прорвется плач народный
И ужасом вельмож охватит и смятеньем,
Как гром, подземный гром перед землетрясеньем.

Ты ненавистен мне, парящий надо мною,
За то, что ты в груди скрываешь сердце злое,
За то, что хищен ты, за то, что с высоты
На тех, чью кровь ты пьешь, глядишь с презреньем ты,
За то, что слабая тебя боится тварь, —
Ты ненавистен мне за то, что здесь ты — царь!
И вот курок взведен, мое ружье сверкает
И пулю грозную под облака бросает.
И на землю не смерть примчишь стрелой падучей,
А собственную смерть ты обретешь за тучей.
И не как божий суд, а словно труп бездушный,
Ты упадешь, суду руки моей послушный.
И не последний ты! Ведь нас, стрелков, — сто сот:
И кто тебе сродни, кто моет кровью рот,
Кто сеет страх и смерть, слабейших братьев губит, —
От пули не уйдет, когда пора наступит.
А труп мы отпихнем, не говоря ни слова,
И далее пойдем, спокойно и сурово.

Я видел странный сон. Как будто предо мною
Простерлись широко пустынные края,
А я, прикованный железной цепью злою,
Стою под черною гранитною скалою,
А дальше — тысячи таких же, как и я.

Но, «годы каждому чело избороздили,
Но взгляд у каждого горит любви огнем,
А цепи руки нам, как змеи, всем обвили
И плечи каждого из нас к земле склонили,
Ведь все мы на плечах тяжелый груз несем.

У каждого в руках железный тяжкий молот,
И, как могучий гром, с высот к нам клич идет:
«Ломайте все скалу! Пусть ни жара, ни холод
Но остановят вас! Пусть жажда, труд и голод
Обрушатся на нас, но пусть скала падет!»