Владислав Романов - Смерть во спасение

Чингисхан заранее решил для себя: никого в живых не оставлять; держать рядом чужих колдунов — лишь себе на погибель. Звездочёты из кожи вон лезли, стараясь удивить властителя своими познаниями. Одни, стремясь поразить степного царя, определяли год и час его смерти, подробно передавая через толмача, как всё это произойдёт, другие называли имена и нравы тех, кто придёт на смену властителю, третьи говорили о странах, где спрятаны великие богатства, которыми можно легко поживиться, четвёртые, как по книге, читали посмертную славу великого хана, о чьих походах учителя будут много веков спустя повествовать детям, пятые рассказывали, куда побежал их повелитель Мухаммед и где его можно будет сыскать, шестые успевали только слащаво улыбнуться, отдать поклон, и корявый, похожий на колючий мясистый росток указательный палец властителя стремительно взлетал вверх, обрывая их недолгое свидание.

Семнадцать оракулов, один сменяя другого, безвозвратно исчезли за пологом шатра. Настала очередь последнего, и Чингисхан приказал принести ужин: для него уже давно коптились на вертеле нежные рёбра жеребёнка и охлаждался в воде родника кувшин с молодым кумысом, молоком кобылиц.

Уже пали сумерки, и знобкая прохлада, подобно бесшумной змее, вползла в просторный шатёр Чингисхана. Полководец сидел, скрестив ноги, на ворсистом бухарском ковре перед низеньким столиком, на котором стояло серебряное блюдо с копчёными конскими рёбрами, издававшими нежный аромат, но к мясу не прикасался, наслаждаясь кумысом и разжигая голод.

Завоеватель уже отодрал зубами от ребра кусок мяса, когда вошёл последний астролог. Невысокого роста, с большими навыкате глазами, с лицом цвета пыльного пергамента, он не имел возраста, казался и старым, и молодым одновременно. Темучин долго его разглядывал, потом кивнул, разрешив ему говорить.

— На Русь, мой великий хан, попали четыре византийских волхва, спасшихся после резни 1204 года, когда венецианский дож Генрих Дандоло вместе с франками и другими воинами Христа завоевали и разграбили Константинополь. Те четверо спасшихся волхвов весьма искусны в своих прорицаниях, знают о тебе и ныне готовят русского рыцаря, способного сразиться с твоими воинами...

— Где эта Русь? — нахмурившись, спросил Чингисхан.

— Она там, где берёт своё начало река Волга, и оттуда простирается на север, юг и запад, мой господин! — поклонился астролог.

— И мои воины дрогнут, сражаясь с этими богатырями? — удивился Чингисхан.

— Его род уничтожит твоё царство, — бесстрашно вымолвил предсказатель.

Чингисхан вздрогнул, услышав эти слова. Ещё никто не мог внушить ему страх, а этот сорняк пустыни осмелился высказать столь дерзкую угрозу прямо в лицо великому хану. Сжался и сам пророк, сгорбился, превратившись мгновенно в старика, потемнела кожа его щёк, выползли морщины у глаз.

— А ты храбрец, оракул! — мрачно обронил полководец.

Слуги, приводившие магов, напряглись, почуяв недовольство хозяина, чтобы по знаку указательного пальца схватить дерзкого колдуна и бросить в последнюю песчаную яму, но повелитель молчал, напряжённо держа в руке пиалу с охлаждённым кумысом и рассматривая незатейливый рисунок, её украшавший: красивая китаянка, выгнувшись всем телом и глядя ему прямо в глаза, подавала чай своему господину. Темучин сжёг Пекин четыре года назад, но сервиз, принадлежавший богдыхану, китайскому императору, ему понравился, и он взял оттуда две пиалы. Больше ему не требовалось. И сейчас, взглянув на светлый лик рабыни, степной царь легко справился со вспышкой гнева.

— И когда же наследники этого рыцаря уничтожат меня? — лениво поинтересовался Темучин, и его чёрные зрачки застыли, впившись в звездочёта.

— Нескоро. Пройдёт сто шестьдесят один год с нынешней поры, когда русские богатыри под началом внука его внука нанесут первый удар по твоей Орде, а ещё через три века очистят свою землю от твоих соплеменников, и твоё царство исчезнет навсегда... — прорицатель выдержал грустную паузу. — Но для вечности эти три века и половину вдоха не составят. Твои люди скоро встретятся в одном из сражений с русичами и сами всё поймут.

В тёмно-коричневых глазах бухарского астролога промелькнуло сожаление, и печать превосходства теперь явно читалась на его смуглом лице. Оно неожиданно помолодело, и почти юноша смотрел на повелителя.

— Как тебя зовут? — спросил Чингисхан.

— Что даст тебе моё имя, великий хан?.. — усмехнулся прорицатель. — Зови меня Ахмат!

Предсказатель повеселел, точно проведав, что монгол решил сохранить ему жизнь. И самое любопытное заключалось в том, что астролог не ошибся: Темучину понравился этот нахальный оракул. Он повидал немало звездочётов, умевших разгадывать благоприятные часы в жизни властителей, но ни один из них ещё не осмеливался вслух читать его мысли.

— А где мои темники встретятся с этими богатырями?

— На русской реке Калке. Там произойдёт твоя битва.

— И кто возьмёт верх?

— В этот раз победу одержат твои конники, но она не принесёт им желанной радости и ничего не даст, кроме озлобления и пустоты.

— Вот как?

Губы Чингисхана дрогнули, и слабая снисходительная полуулыбка тронула его жёсткое круглое лицо. Он даже не знал, что ответить на эти пророчества оракула. И как. То ли возмутиться и отсечь ему голову, то ли сделать вид, что мерзкие слова прорицателя совсем не взволновали, хотя себе великий хан мог признаться: они потрясли его.

Он съел ещё один кусок мяса, но аппетит внезапно пропал, хотя ещё полчаса назад, чувствуя запахи коптящихся на вертеле рёбер, он с радостью предвкушал эту трапезу.

— А ты можешь уничтожить этих волхвов? — не выдержав, спросил повелитель. — Силой своего колдовства?

Ещё никогда и ни к кому он не обращался с просьбой. Привыкший приказывать, монгольский царь и сам не заметил, как она вырвалась. Но первым смутился Ахмат и опустил голову.

— Это не так просто, мой повелитель, они искусные люди, но можно попробовать...

Темучин, не сумев совладать с собой, резко поднялся и стремительно двинулся к выходу из шатра. Толмач молча последовал за ним. Помедлив, вышел следом и астролог.

Слабые языки пламени теперь лишь слабо вспыхивали в ночи. Город догорал. Войско Темучина готовилось к новому походу, но не было вокруг никакой суеты и спешки. Один за другим гасли костры. Змеистой дорожкой от шатра уходили в темноту пустыни бритые головы бухарских магов и прорицателей. Несчастные были ещё живы, с мольбой и страхом они взирали снизу вверх на монгольского хана, ожидая его милости. Те, кто находился в нескольких шагах от правителя, пытались даже заговорить с ним, хватали губами воздух, но не в силах были произнести ни слова.