Владислав Романов - Смерть во спасение

«Мы им покажем, как на Русскую землю без спроса ходить да наши города в пепел обращать! Ужо погоди, степная саранча!» — поторапливая коня, скрежетал зубами Всеволод да отирал с нежных усов морозные сосульки. Морозец ещё не покусывал, а только растирал до красноты щёки.

Выбрав выгодную позицию для дружины, недалеко у леса поставив свой шатёр, Георгиевич приободрился, даже собрал вечером в шатре воевод и поднял победную чашу, воодушевляя всех и призывая побить непрошеных гостей. Не успели выпить по чаше, как всполошились дозорные, чуть рога не пропели сигнал к бою, но, к счастью, разобрались, сторожа признали в неожиданно подошедшей дружине своих: то Роман Ингваревич, племянник рязанского князя, со своим полком спешил к нему на помощь да опоздал. Соединившись за Коломной, обе рати приободрились, поклявшись, что теперь непременно разобьют ворога.

Странный протяжный звук донёсся издалека, точно два клинка сшиблись да со скрежетом разошлись. Воеводы попритихли, вслушиваясь в звенящую тишину, некоторые даже вышли из шатра, вглядываясь в гаснущее чёрно-белое пространство лесов и первого снежка, укрывшего землю, не понимая, откуда донёсся этот дикий, воющий скрежет. Но сердце вздрогнуло, почуяв великую сечу.

И не ошиблось. Ещё одна хоругвь, ведомая рязанским боярином Евпатием Коловратом, спешила из Чернигова на подмогу Юрию Игоревичу, едва заслышав о страшном бедствии. Боярин гостил там вместе со своим князем Ингваром, родным братом Юрия, и, поспешая, взяв 1700 ратников, вырвался вперёд. Обойдя Коломну стороной, Коловрат первым подошёл к Рязани через несколько часов после ухода оттуда Батыя. Подъезжая к родным стенам, он услышал безумный вой собак. Всё было сожжено и разрушено. От чёрного снега и день будто погас. Одни печные трубы среди пепелищ. На каждом шагу мёртвые тела. Почти у всех младенцев перерезано горло, головы стариков торчат на пиках, у старух отрублены груди. От увиденного он пал на колени и возопил от горя.

Чья-то рука коснулась его головы. Он поднял мутные от слёз глаза и узрел перед собой древнего старца с седой бородой и в длинной белой рубахе.

— Ступай и накажи их... — прошептал старец. — Я заговорю тебя. Ни один ворог с тобой не справится. Бойся только камней летающих. Пусть кровью поплачут да умоются...

Прошептав эти слова, он перекрестил Евпатия и удалился, а Коловрат несколько мгновений не мог подняться с чёрной земли. Точно неведомая сила приковала к ней. Но тяжесть вдруг исчезла, боярин поднялся и, не дожидаясь подхода князя, бросился со своими ратниками вдогон и буквально смял монгольские полки, шедшие позади.

Монголы поначалу ничего не поняли: они не оставили в живых ни одного рязанца. Брезжил вечерок, сыпал снег, и из белой муки точно мертвецы проступали с мечами, снося одну вражескую голову за другой. Вспыхнула паника. Татары в страхе даже не сопротивлялись, видя перед собой огромных рыцарей, закованных в шлемы и доспехи, без устали размахивающих свистящими мечами.

Степные тьмы остановились.

— Мертвецы восстали! — тотчас доложили Батыю.

Хан разбудил Ахмата. Кровавые расправы угнетали оракула, отнимали у него энергию, и, едва они покинули Рязань, провидец заснул мёртвым сном в повозке среди кожаных ичиг.

— Мертвецы восстали! — тупо твердили сторожа, и Ахмат, перехватив вопросительный взгляд хана, ничего не ответил. — Мы не в состоянии с ними справиться, их сила непомерна!

— Раскиньте сети, захватите одного-двух в плен да приведите ко мне! — потребовал Батый.

Так и сделали. Схватили, привели к хану.

— Кто такие? — спросил он.

— Рязанцы мы, веры христианской, возвращаемся из Чернигова с боярином Евпатием Коловратом да князем Ингваром Игоревичем, — бесстрашно заговорил пленник с рассечённой щекой. — Воротились мы домой да вас не застали, вот и бросились догонять, дабы тебе, царь иноплеменный, по чести твоей великой воздать. Мы и медок с собой прихватили. Слышишь, там, вдалеке, звон кубков оловянных, это мои братья твоих братьев сладко потчуют. Да, вишь, не успеваем наливать на всех, чаш не хватает, не обессудь.

Улыбаясь всем лицом, он поклонился хану. Тот молча выслушал затейливую речь рязанца, взглянул на шурина своего Хостоврула, повелел ему взять две тысячи конницы да уничтожить безумцев.

— Я тебе этого пса рязанского живым доставлю, — щёлкнув от злобы зубами, похвалился молодой темник и ускакал.

Слуги Батыя, обнажив мечи, ждали только взмаха его руки, чтобы искромсать на куски наглых пленников, но лишь крепко сжимал поводья внук Темучина, ожидая, чем закончится побоище с Коловратом.

Хостоврул мигом окружил рязанский полк, да, узрев своё преимущество, дал знак не нападать, а выехал вперёд, желая один на один сразиться с Евпатием, чей остроконечный шлем сразу же отличил от других.

— Сними железный чан с пустой головы да посмотри мне в глаза перед смертью! — выкрикнул по его наущению толмач Коловрату. — Рассердил ты великого хана нашего Батыя, внука бессмертного Темучина, и умрёшь сейчас, как собака!

Снял шлем с головы Евпатий, и серебряные, в одночасье схваченные сединой волосы рассыпались по плечам. И ахнула дружина, ибо, выезжая из Чернигова, красной лентой перевязал свои смоляные пряди боярин. Ему ещё за сорок не перевалило, и морщины едва тронули широкоскулое лицо с глубоко посаженными тёмно-зелёными глазами, а тут будто старик явился перед ними.

Презрительно усмехнулся Хостоврул, оглядев Коловрата. Темник надеялся увидеть молодого крепкого воина, а тут старец восседал перед ним.

— Конец тебе! — проскрежетал монгол, пришпорил коня, полетел стремглав, крутя кривым мечом, на воеводу, а тот даже с места не сдвинулся.

Лишь заставил отступить коня влево на несколько шагов, выбил сулицей саблю из рук Хостоврула, а своим мечом рассёк монгола надвое: от головы до седла. И развалился, как чурбан, в разные стороны темник.

— Крошите супостатов, братья мои! Да не будет им пощады! — проревел, подобно трубе, Евпатий, и рязанцы с гиканьем и свистом кинулись на оцепеневших от невиданного зрелища иноземцев: какой же силищей надо было обладать, чтобы разрубить человека по хребту пополам!

Батый заслышал протяжный гул боя и замер. Тревогой ожгло сердце. Он взглянул на Ахмата. Его посеревшее, стёртое лицо не предвещало удачи. Подъехал Субэдей.

— Их так не одолеть, — помолчав, обронил он. — Кровь убитых нами их родичей удесятеряет силы рязанцев. Они этак половину наших полков искрошат!

Батый не ответил. Подскакал один из дозорных, сообщил о смерти Хостоврула и о том, что русичи уже теснят их.

— Ты молвил, что русич надвое его разрубил? — подивился хан.

Дозорный кивнул.

— Что ты предлагаешь? — помедлив, спросил внук Темучина у Субэдея.