Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

На мгновенье воцарилось молчание. Ярожир и воин, сопровождавший Истока, стиснули рукояти мечей. Ибо анты и византийцы обменивались взглядами, в которых ясно читалось:

«Смерть ему!»

— Что ж вы молчите? Ага, ваши взгляды умоляют старейшину Виленца омочить железо в моей крови и ею скрепить союз с вами! Но грудь магистра педитум, любимца императрицы Феодоры, хорошо защищена, дабы у него не похитили сердце. Ведь эта игрушка нужна вашей священной императрице, бывшей блуднице александрийской! И сам сатана христианский, оседлавший вашего Управду, заплачет, узнав, что над Тунюшем и его товарищами возвышается курган, который насыпал Исток.

Лица византийцев исказились от гнева при этих страшных оскорблениях святого двора. Анты загремели мечами, но, услышав о смерти Тунюша, снова застыли в неподвижности. Не будь за спиной Истока страшного Ярожира, вряд ли они совладали бы с собой и пощадили дерзкого славина. И Сварунич знал, что за спиной его — надежный меч, а у стен крепости — сильный отряд. Поэтому он не дрогнул, не растерялся, когда загремели мечи антов. Спокойно полез он за пазуху и вытащил грамоту Юстиниана.

— Старейшина Виленец, печаль охватила вас, когда вы услыхали, что лежит в могиле пес Тунюш, ненасытный губитель нашей и вашей свободы. Но печаль растворится в радости, когда ты узнаешь, о чем говорит эта грамота, лежавшая на подлом сердце предателя-гунна! Найдется у тебя переводчик, почитаемый жрец? Пусть он прочитает ее!

Кривой на один глаз горбатый волхв взял свиток и стал переводить его.

Византийцы побледнели, анты разинули от изумления рты, с лиц их исчезла угроза.

— Это обман! — воскликнул один из посланцев Юстиниана, когда письмо было прочитано.

— Нет, это не обман, старейшина Виленец! Это дело богов! — сказал волхв, протянув грамоту старейшине и указывая длинным черным ногтем на печать Управды.

Анты гневно загудели. Теперь неприязненные взгляды пронзали византийцев.

«Сердца раскрываются!» — подумал Исток и снова заговорил:

— Братья! Кто завязал глаза вашей мудрости, заставив вас принять в дар земли по ту сторону Дуная [130] Подразумевается Юстиниан, передавший антам земли по левобережью Дуная. ? Разве они не были вашими и нашими? Кто испокон веку дергал там лен, пас стада? Племя славинов и антов или ненасытный волк византийский? Ведь этот волк похитил у нас барана и предлагает его вам в дар! И еще требует за него плату — чтоб вы сражались с братьями, чтоб вас убивали вархуны, чтоб вы своей грудью защищали мягкую постель, на которой нежится ваш враг? Вы слышали отравленные слова Управды, вы убедились в предательстве, которое таилось в груди самого подлого обманщика — Тунюша, пока он не набил свой рот землею. Братья, заклинаю вас нашими богами, не надо ссориться! Давайте объединимся и отомстим за наших отцов и братьев! За Дунай! Хлеба созрели! Давайте сожнем их! Смерть Византии!

— Смерть! — прорычал Ярожир.

— Смерть! — подхватили анты.

— Смерть! — захрипел высохший, горбатый волхв и, порвав свиток, бросил обрывки на жаровню. Вопль разнесся по Туррису и долетел до конницы Истока.

— Смерть! — крикнули воины и хлестнули коней. Загудела земля, в ворота грянули славины. Решив, что смерть угрожает Истоку, они бросились ему на помощь. Но, ворвавшись в крепость, опустили мечи, — анты, приветствуя их, протягивали им чаши с медом.

Славины приняли мед, запылали костры, волхв зажег тыкву с маслом во славу богов, братья обнимались и клялись жить в согласии.

Византийцы поняли, что их планы лопнули, что веревка, которой они хотели связать варваров, разрублена, и сделали попытку улизнуть из крепости.

Однако славины и анты окружили их плотным кольцом. Византийцы ссылались на неприкосновенность послов, угрожали Управдой и новым Хильбудием, сулили привести могучие легионы, которые сумеют отомстить за оскорбление. Но бурно радовавшиеся славины и анты не обращали на их угрозы внимания. Ответом был всеобщий хохот. Люди подбирали с земли комья навоза и швыряли их в лицо византийцам, издевались над Управдой и плевали на его воинов. В воздухе замелькали камни. Ромеи пришли в ярость. Обнажив мечи, они бросились на толпу, надеясь оружием проложить себе путь к выходу. Обливаясь кровью, повалились на землю первые жертвы; у антов не было шлемов, и они не носили доспехов, поэтому они побаивались тяжелых мечей византийской конницы. На помощь поспешил Ярожир. Он заложил ворота и вместе со своими воинами вступил в бой, сзади нападали с топорами анты. Если бы не вмешался Исток, византийцев перебили бы всех до единого. Он спас двух посланцев, сказав им:

— Идите к Управде и скажите ему, что скоро мы придем в гости. Пусть готовит угощение, потому что дорога дальняя, а мы будем голодные!

Под всеобщий хохот униженные завоеватели выбрались из Турриса и помчались на юг.

Сразу же после этого вожди и старейшины антов и славинов собрались на совет и решили, сообща двинуть на Византию. Избранным мужам было поручено спешно обойти племена и призвать людей к отмщению.

Потом начался пир; пировали весь день: лили в огонь мед, чтоб умилостивить Морану, клялись Перуном люто отомстить Византии, давали клятвы горным и водным вилам, что никогда больше не будет распри между братьями и они не сменят боевой топор на плуг до тех пор, пока не освободят исконные земли предков — вплоть до самого Гема. В промежутках между клятвами и посулами одноглазый волхв прорицал грядущие чудеса, о которых он узнал по потрохам закланных ягнят и баранов.

Дважды и трижды рассказывали славимы антам о том, как они опустошили Мезию, какую взяли добычу, как уничтожили Тунюша и разбили гуннов; только глубоко за полночь лагерь затих, у костра остались лишь Исток и Виленец.

Сварунич и прежде не сомневался, что сумеет убедить антов в предательстве и коварстве византийцев. Однако такого успеха не ожидал даже он. Кровь кипела в его жилах; ни разу до сих пор не пил он столько меду, как в этот вечер. Цели, к которым он стремился, — Ирина и поход на юг, недавно выглядевшие двумя мерцающими звездочками в неоглядной дали, вдруг оказались совсем близкими. Мечты его осуществлялись, тоска затихала, лишь сердце трепетало от страха — не слишком ли боги к нему благосклонны. Правда, он не забывал, что нужно еще уговориться с антами о направлении похода. Он намеревался сперва идти на Топер, а оттуда за Ириной. Купаясь в волнах счастья, неожиданно подхвативших его, он с такой силой и искренностью стремился к любимой, что вряд ли бы смог вести войско, не обняв и не прижав ее к груди.

Он рассказал Виленцу о своем плане, о том, как опасен для них мог быть префект Рустик, окажись он у них в тылу; в конце концов ему удалось убедить анта в том, что единственно разумным и правильным было бы разгромить сперва византийское гнездо, а потом вдоль берега пойти к длинным константинопольским стенам. Виленец не прекословил. С той же силой, с какой раньше он ненавидел молодого славина, теперь он полюбил его и без конца повторял: