Франц Финжгар - Славянский меч [Роман]

— Спроси богов, зачем бродит по свету певец, спроси, может, они тебе скажут. Да ведь не скажут, даже боги твои не скажут! Певец должен ходить, он не знает покоя; боги гонят его, а зачем — не говорят. Только присядешь и наешься, а в сердце стучит: «Иди!» И идешь.

— Зачем же ты тогда вернулся?

— Я наперед знал, что вернусь. И сказал об этом Истоку еще до ухода. Но где он, почему его нет возле отца? Хорош сынок. Отец страдает, а ему хоть бы что.

— Служба, почетная служба, старик! Управда так его возвысил, что весь Константинополь диву дается. У него сейчас хлопот полон рот.

— Знаю я, уже слышал в кабаке. Так ведь и полагается. Сын да не осрами отца своего! А теперь я скажу тебе, зачем я пришел: сын должен немедленно этой же ночью бежать отсюда и вернуться домой.

— Это невозможно!

— Необходимо! За Дунаем воцарился ужас. Этот песий сын Тунюш, на каждом волоске которого сидит по три дьявола, этот коровий хвост посеял войну между славинами и антами. Представь себе, между славинами и антами, между братьями! Кровь льется, голосят женщины, грады пылают, овцы бродят без пастухов, их дерут волки. Вот я и пришел за сыном, потому что струна родила меч, и раз уж он научился воевать, пусть поспешит домой, пусть рубит, пусть сечет и пусть поможет славинам погасить войну, задушить гунна, который науськивает и подстрекает, пусть подвесит его за пятки на дуб и установит мир между братьями. Видишь, для чего я пришел, и он должен пойти со мной!

— Горе и позор братьям, поднявшим друг на друга оружие!

— Не было бы горя, не было бы и позора, если б этот пес не мутил воду. И почему, черт возьми, Исток тогда не зарезал его? Я рожден не для битв, а для струн. Но с сыном и я на старости лет пойду в бой!

— Хорошо, старик, пойдешь, только немного погодя. Я открою тебе великую тайну. Но если ты промолвишь словечко об этом, все боги на тебя ополчатся и принесут погибель и сыну и тебе самому.

Радован приложил руку к сердцу и торжественно произнес:

— Рта не раскрою, Святовитом клянусь, не раскрою, господин!

— Твой сын любит Ирину…

— Все еще? Неужели сын певца так верен в любви!

— Она достойна любви. Старый Эпафродит любит ее, как дочь и пожертвовал ради нее огромным богатством, ради нее и ради Истока. Да и моя судьба положена на чашу весов, и я погибну, если чаша эта не перевесит!

Разинув от удивления рот, Радован бормотал что-то невразумительное.

— Удивляйся, старик, удивляйся и слушай! В Истока влюбилась другая женщина. Небезопасно называть ее имя в Константинополе.

Грек осторожно оглянулся на дверь и шепотом произнес:

— Феодора!

— О боги, сама царица?

— Да, она!

— Ведь у нее, курвы, муж есть!

— Тише, не так громко!

Радован зажал ладонью рот.

— Но Исток отверг ее любовь и тем самым обрек себя на погибель.

Радован вцепился в свою взлохмаченную бороду, выругался и прошептал:

— Вот это так: кто с собаками спит, встает с блохами. Перуном клянусь, справедливо сказано!

— Поэтому Истоку надо бежать, чтоб спасти свою жизнь. Вместе с Ириной, которая сейчас находится у меня. Но сегодня и завтра этого сделать нельзя. У Эпафродита нет коней для побега. Отныне твоя первая забота, Радован, молчать обо всем…

Радован обеими руками зажал себе рот.

— Молчать как камень. А в городе говори, что твой сын счастлив и что ты тоже навсегда останешься здесь. Чем больше ушей это услышат, тем лучше! Болтай по всем кабакам. Я дам тебе денег, чтоб ты мог угощать других. Твои слова должны дойти до ушей императрицы и убедить ее в том, что Исток и не помышляет о побеге, чтоб она не смогла сразу осуществить своих планов мести. Если она опередит нас, все потеряно.

Радован был настолько поражен, что не произнес больше ни слова. Он размахивал одной рукой, показывая, как он будет распространять эту весть, а другой зажимал себе рот в знак полного сохранения тайны.

— Теперь ты знаешь достаточно. Сегодня отдыхай и никуда не ходи. Дожидайся здесь Истока. Он обрадуется тебе, ты сможешь рассказать ему о войне. Однако, по всей вероятности, сегодня ночью произойдет нечто любопытное. Поэтому из дому не выходи!

— Не тронусь, господин, из комнаты не выйду!

Эпафродит удалился.

А в городе уже все бурлило. Молнией бежала из уст в уста новость: шелк — императорская монополия! На всех площадях читали указы. Ко всем купцам заходили чиновники и опечатывали склады шелка.

Когда Эпафродит вышел в атриум [108] Атриум, или атрий (лат. — «черный»), — центральная часть в римском доме, закрытый внутренний двор, куда выходили остальные помещения. , его уже поджидал квестор в сопровождении сильной охраны.

Он сдержанно, с сознанием своей силы и ответственности, возложенной на него, поклонился Эпафродиту, прочел указ и потребовал открыть все склады и мастерские, чтоб иметь возможность опечатать их и оценить количество шелка, которое государство откупит по утвержденным ценам.

— Мне очень жаль, но я не в состоянии подарить всемогущему властелину земли и моря хотя бы ничтожную долю от своей рабской бедности. У Эпафродита нет ни клочка шелка.

Квестор смерил его недоверчивым взглядом и резко возразил:

— Будет разумнее, если ты продашь свой шелк государству, чем таить его и ставить под угрозу свое имущество. Указом предусмотрены весьма строгие наказания для тех, кто попытается обмануть его величество, всесильного деспота.

— Я никогда не был лгуном, но, владей я и горами шелка, я не продал бы ни одного лоскута всемогущему государю. До сих пор Эпафродит ничего не продавал ему и впредь продавать не будет. Верный слуга автократора, а это подтверждает перстень императрицы, пергамен самодержца и еще кое-что из моей собственности, Эпафродит до сих пор лишь подносил дары императору, и он счастлив, если своим скромным даром ему хоть на мгновенье удавалось вызвать проблеск радости на лице могущественнейшего деспота всех веков. Но чего нет, того нет. Извольте сами осмотреть все до последнего уголка! Все открыто перед вами: склады, мастерские и мое скромное жилище. Нумида проводит вас и все вам покажет.

Квестор не верил словам торговца. Злобная улыбка искривила его губы.

— Сожалею, но поверить не могу!

— Плох тот слуга, который до конца не исполнит повеления своего господина. Ступай, квестор, убедись сам!

Эпафродит повернулся, решительно покинул атриум и поспешил в комнату, где хранилась одежда рабов. Выбрав самую простую, он пошел к Ирине.

— Прости, светлейшая, тяжкие наступили времена. Пришел дворцовый квестор, ищет шелк. Сегодня на него объявили монополию, это дело рук Феодоры, она хочет уничтожить меня.

— Ты потеряешь все! Из-за меня! О, я несчастная!

— Не тревожься, шелк спрятан. Они ничего не найдут на складах. Поэтому вероятней всего придут сюда. Тебя они не должны видеть. Они выдадут тебя. Надевай тунику рабыни, иди в сад, собирай цветы и гуляй. Избегай людей, на рабыню никто не обратит внимания! Не бойся, дочь моя!