Евгений Осетров - Ветка Лауры

Конечно, в основу «Путешествия из Петербурга в Москву» писатель положил впечатления от поездки по тракту от Санкт-Петербурга до белокаменной столицы. Недаром писатель, подчеркивая документальный характер книги, дал главам произведения названия почтовых станций и селений. Но не может быть сомнения и в том, что в «Путешествии» Радищев отразил все свое глубокое знание России.

Не сохранилось ли каких-либо следов пребывания Радищева на владимирской земле?

Кому приходилось бывать во Владимирском краеведческом музее, тот видел старинный портрет, выставленный в одном из залов исторического отдела. Перед портретом невольно останавливаются посетители. На домотканном холсте маслом изображен еще не старый, но уже убеленный сединами человек.

При первом взгляде на портрет обращаешь внимание на прекрасные темные глаза, на их задумчивое и печальное выражение. Увидев раз, надолго запомнишь и упрямо сжатый рот, и высокий открытый лоб, на котором запечатлено раздумье, и мученически обострившееся лицо человека, много видевшего и пережившего. Во всем облике чувствуется сила, несгибаемое мужество. Под портретом надпись: «Александр Николаевич Радищев. Работа неизвестного художника XVIII века». Изображение великого писателя, революционера и философа уже несколько десятилетий находилось в стенах Владимирского музея.

До наших дней дошло очень немного изображений Радищева. Известно, что долгое время имя писателя было под запретом, что длительный период хранения его замечательной книги «Путешествие из Петербурга в Москву» был связан с опасностью. Это, надо думать, и объясняет тот факт, что радищевская иконография, дошедшая до нас, небогата.

Какова история владимирского портрета Радищева? Как имя художника, написавшего прекрасное изображение замечательного писателя-революционера? Кто сумел с таким большим мастерством передать одухотворенный облик петербургского изгнанника?

— Ты хочешь знать, кто я? — спрашивал Радищев в одном из своих стихотворений, написанном по дороге в ссылку в далекую Сибирь:

Просматривая многочисленные дореволюционные работы владимирских краеведов, тщетно вы будете искать упоминание имени свободолюбивого писателя в связи с местным краем. В пухлых изданиях можно найти самые различные сведения — о посещениях владимирской земли августейшими особами, о явлениях «чудотворных» икон, о ценах на сало, пеньку и водку… Но ни в одной из работ, посвященных местному краю, вы не встретите имени Радищева.

А, между тем, писатель не только неоднократно бывал в здешних местах, вел переписку с деятелями местного края, но и упоминал о Владимире и других городах губернии в своих произведениях. Не прольет ли свет на историю портрета выяснение связей Радищева с владимирским краем?

Обратимся к сочинениям Радищева. В его «Дневнике путешествия из Сибири» содержится огромнейший и ценнейший для нас материал. Возвращаясь из ссылки, Радищев с протокольной точностью записывал самые различные путевые детали.

В сибирскую ссылку, в Илимск, Радищев ехал свыше пятнадцати месяцев. Обратный путь занял у него лишь шесть месяцев. Даже малейшие задержки в пути ему казались невыносимыми — так спешил Радищев возвратиться на родину.

7 июля 1797 года Радищев прибыл в Муром. В этот день он записал в своем дневнике: «От Монаково до Мурома 31 верста, до Монаково еще дорога спускается с высоты, берег волжский и окинский составляющей.

Почва глиниста. Спустясь, лес по местам с пашнею попеременно, и селения везде частые. Река Теша и, наконец, луг, где разливается Ока, которую переезжают под городом. Муром стоит на горе вдоль оврага. Тут встретил брата. Радость, обедали и поехали, я сел с ним. До Драчева 27 1/2, до Мошек 26 1/2 (верст)».

Так после длительной разлуки Радищев встретился с братом Моисеем. Вместе на почтовых поехали на Судогду и на следующий день уже были во Владимире, Радищев пишет в путевых заметках:

«Под городом переезжают Клязьму по живому мосту. Володимер на горе, в самой середине строение каменное, потом улица господских дворов деревянных и слобода ямская длинная».

Что мог видеть Радищев в нашем крае? Владимирку. По ней он отправился в Сибирь, по ней возвращался назад после многолетней ссылки. Свернув после Ундола в сторону от Владимирки, Радищев заехал в Андреевское, к бывшему президенту Коммерц-коллегии графу Воронцову, оказывавшему опальному писателю моральную и материальную помощь в трудные годы.

Нам трудно представить Владимирку радищевских времен. Мы привыкли к асфальтированной автомобильной дороге Москва — Горький, которая на наших глазах делается все шире и благоустроенней. С удивительной быстротой мчатся по шоссе машины: утром владимирцы выезжают в Москву, чтобы попасть на дневной оперный спектакль в Большом театре.

Миллионы людей знают старую Владимирку по картине Левитана. В этом скромном и сокровенно написанном пейзаже Левитан раскрыл традиционную тему дороги, столь выразительно трактуемую в народных песнях, в русской литературе от Радищева и Пушкина до Блока. Левитановская «Владимирка», звучащая симфонией печали, по своим гражданским чувствам очень близка дорожным размышлениям Радищева, его большим социальным идеям и глубине чувств. Тема дороги и у Радищева, и у Левитана связана с думами с судьбах Родины.

Каковы были нравы того времени, правдиво свидетельствуют сатирические издания Николая Новикова — современника Радищева. В журнале «Трутень» описывается деревенский помещик, который жил в доме, построенном дедушкой «на время». Но в этом доме так «обжились, что нового и по сие время не построили; ибо батюшка сего дворянина отягощен был делами, а именно: пил, ел и спал, а сынок к строению не имеет охоты, но вместо того упражняется в весьма полезных делах, ибо он изыскивает: может ли боец-гусь победить на поединке лебедя, ради чего выписывает из Арзамаса самых славных гусей и платит за них по двадцать, по тридцать и по пятидесяти рублей за каждого. Он имеет также бойцов-петухов и содержит огромную псовую охоту и наложенный на него соседями за помятые их хлеба оброк каждый год платит беззаимочно».

«Трутень» упоминает еще о сынке приказного, который лазил по голубятням, гонял голубей, держал петухов для боя и выкармливал разного рода собак. Журнал «Щепетильник» рассказывает об одном молодчике, который не мог письма написать без помощи дядьки, но зато знаток был в голубях и собаках. Страсть к ним простиралась до того, что однажды, парившись в бане и увидя из окна стаю голубей, он бросился на будку, схватил шест и начал нагой гонять своих птиц.