Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

Через пару часов вялого пушечного боя, скиртха что-то, наверное, сообразили про тайные замыслы людей. Параса утянули внутрь горы, а на его место медленно выкатили огромный валун. Валун загородил собой почти половину пещерного зева.

Солнце закатилось за дальний хребет. Валун, что перегораживал вход в пещеру, так и не двинулся больше. И тот, вроде жрец, давно уже не орал.

Отправленная навстречу разведчикам пара обозных мужиков приволокла на курган только Митю Резвого. Он-то и умел лаять собакой. Митя находился в беспамятстве, у него из плеча, пробитого прямо сквозь шубу, торчал оконечник стального копья.

— А второго, Курю Сабитова, мёртвого, мы там, в снегу пока прикопали. Тяжко было двоих волочь...

— Это ладно... Ерофей Сирин сыпанул снега на лицо Мити Резвого. Тот не шевельнулся. Егоров решительно отодвинул Сирина, присел над Митей и влил ему водки в запёкшийся от боли рот.

Теперь Митя шевельнулся, даже открыл глаза, закашлял:

— Нашли мы... начальник... ход у горы под... землю. Как... ты велел. Там вход явный... камень квадратом. Эти... злые... и кинулись изнутри на нас с Курей, когда мы камень тронули... Он легко ходит... тот камень. Плесни мне ещё зелья...

Егоров тут же выполнил просьбу умирающего и осторожно влил ему в рот пару глотков водки.

— ...Курю Сабитова они убили сразу. Я выстрелить хотел, пистоль осечку дал... в снегу запал испачкал... я виноват... Я твой пистоль, начальник... успел вбить в гранитную щель... Те гады не видели... А ты увидишь рано поутру, по солнцу. Рукоять пистоля медная, заблестит... Я собакой залаял, и меня... копьём...

Митя Резвый вздохнул пару раз, выдохнул, выгнулся телом и затих.

Поутру, до восхода солнца успели закатать под камни двоих погибших. Экспедиция Егорова начала пахнуть большой кровью. За кровь оплату бы стребовать надо. Русский закон такой есть.

О'Вейзи изумил всех, даже Егорова, когда вынул из-за пазухи полушубка подзорную трубу.

— У шкипера тогда поменял, когда ты в порту с серым чиновником лаялся, — пояснил ирландец Егорову. Но тот сообразил, что подзорную трубу О'Вейзи мог запросто и украсть на американском корабле.

Ирландец улёгся в снег между пушками, просунул наружу свою трубу и стал ею водить понизу горы.

— Вон! Вон там торчит твой пистоль, Саша! — радостно прошипел О'Вейзи.

Егоров посмотрел в трубу, потом по очереди глянули все остальные мужики.

В расщелине камня, точно, торчала рукоять пистоля, имевшая по концу медную узорчатую накладку.

Ерофей Сирин вдруг обыденно сказал:

— А вот тут мы и пропадём, мужики.

— Ты это чего? Зачем? — рявкнул Сёма Гвоздилин.

— А ты на нижнюю дверь глянул? Глянул. А про лошадей наших сообразил? Мы туда, под гору, на карачках входить станем. А лошади наши как? Ползком? А сани с припасами? Если мы без коней и саней сквозь эту гору на карачках и пройдём, то к селу Черкутинтаул, куда сорок вёрст тащиться без дороги, мы пешком не дотащимся. Подохнем.

— Всегда есть выход, — Егоров попытался успокоить раздражённых мужиков, — мы его пока не знаем, но выход обязательно есть.

— Пока я вижу только вход! — проорал Сёма Гвоздилин. — Тесный, тёмный и не наш вход. Выхода я пока не вижу!

Общее раздражение повисло над лагерем уральцев.

Егоров почуял, что и у него в сердце пыхнуло бешенство. Людей потеряли, это да, это дело скорбное. Так ведь людей потеряли, ибо не ведал Егоров всех тайн Урала! И не он вёл обозников к этой горе. Не встал бы ему на пути Ефим Сирин, так тот клятый камень изумруд, обетованный душой Егорова казне государевой во искупление всех его молодых проступков, можно было бы и купить... хоть в Индии!

— Надо было нам, Марк О'Вейзи, и правда, идти в Индию, — выдавил из себя душевную горечь Егоров. — Людей бы чужих мы тогда не потеряли. Сами бы сдохли, так ведь сами бы и виноваты были...

— Зря ты на себя нашу вину вешаешь, — с большой угрозой в голосе сказал Сирин. — Ты, Егор Дмитрии, не туда думаешь. Просто так — не туда! И я, и вот эти мои сородичи, мы все мечтали попасть сюда, на эту, северную сторону Урала. Дак как мы могли сюда попасть? На палочке верхом? На медном пятаке приплыть? Без больших затрат сюда не попасть, сам испытал, и сам ты потратился! Я не знаю, может, ты лично для себя тут чего прибыльного ищешь, а мы здесь ищем добра для общества нашего. Для детей и внуков наших...

Обозники стояли вокруг них, снявши шапки. Здорово подмораживало, шёл уже месяц декабрь по греческому счёту. Закруглялся счётом месяц декабрь. Все молчали. Сейчас вот, сейчас, как раз время помириться, приобняться, молитву прочесть во здравие русского братства...

О'Вейзи надел свою волчью шапку, проверил пистолеты в кобурах широкого пояса и пошёл спускаться в низину, в сторону основного лагеря.

— Эх, покрестимся, братия, кто как научен... — начал было говорить Сёма Гвоздилин.

Но тут, в той стороне, где встал основной обоз и куда только что пошёл О'Вейзи, вдруг донеслись ужасающие крики. Лошади там ржали страшно. Взвизгнул и надорвался в том взвизге человеческий голос.

— Шерстистые напали на наш лагерь, — очень медленно, холодно и совсем спокойно произнёс Егоров. — Лагеря больше там нет. Пушки повернуть в ту сторону! Лошадей, что внизу кургана, загнать сюда!

От того, дальнего лагеря к людям донёсся радостный вой нечеловеческого тона и смысла.

Вой приближался совсем быстро.

Стрелять было совершенно бесполезно. То ли ядра и пули не брали этих шерстистых, то ли сквозь них пролетали, только они приближались, жутко воя. Шли они цепочкой, злыдней двадцать шли так, прямо по вчерашним, ещё хорошо видимым следам О'Вейзи. Ирландца же было не видать. Пропал ирландец О'Вейзи... Нет, не мог он пропасть, не та у него порода...

За шерстистыми, в сотне шагов, волоклись лошади без саней. Лошади испуганно фыркали.

Опять негаданно позади Егорова появился О'Вейзи.

— Только спустился с кургана, — вот те нате! Псеглавцы! — громко заговорил он. — Я тогда стороной, стороной, и к вам выкатился по краю кургана.

— Кто это? Как ты назвал? — спросил Егоров, между мучительной мыслью «а что делать»?

— Псеглавцы это, Саша. Глянь в трубу, увидишь.

Подзорная труба вертелась в руках у Ерофея Сирина. Он протянул трубу Егорову, вяло подтвердил слова ирландца:

— Псеглавцы. Точно. Изверги древних людей…

Егоров подстроил трубу под свой глаз. При солнечном свете он явно увидел, что морды у всех шерстистых — собачьи! А передний скот с пёсьей головой тащит в левой лапе верхнюю половину туловища ихнего обозного парня. Поднимет тулово ко рту, оближет с него кровь и рогочет...

Сёма Гвоздилин, что, отвернувшись от всех, наблюдал за горой Скритха Тау, проговорил: