Генри Мерримен - Золотая пыль (сборник)

Мадам де Клериси перечеркнула последнее слово, оставив его, однако, вполне читаемым. И тут же перескочила на другой предмет, обратившись ко мне с просьбой писать ей и сообщать новости о виконте. Я не кабинетный ученый и не ловкий аналитик мотивов поведения, тем более женских, если последние, конечно, вообще поддаются истолкованию, но вымаранное виконтессой слово и стремительный ее переход на иную тему заставили меня погрузиться в раздумья.

Первоначально намечалось, что виконт последует за дамами в Ла-Полин, оставив меня в Париже присматривать за делами, но внезапно разразившийся политический кризис вынудил его повременить с отъездом. Из письма мадам я уяснил, что муж, должно быть, поставил ее в известность о невозможности визита в Прованс в данный момент. Виконтесса наводила через меня справки о здоровье супруга и без обиняков сообщала, что если деловые вопросы слишком болезненно отражаются на нем, она готова без промедления вернуться в Париж.

А если мадам вернется, то возьмет с собой Люсиль, и на том придет конец притязаниям Альфонса Жиро, для которых уединение Ла-Полин представляет такую удобную среду. Стоит мне написать одно только слово, и все. Понимает ли виконтесса, что предает решение в мои руки? И если понимает, то идет ли на это сознательно? Кто скажет? Мне вспомнились холодность Люсиль и ее отъезд без единого слова объяснения. Мне подумалось, что двадцать миллионов, хранящиеся в данный момент в Отель де Клериси, составляют значительную часть будущего состояния Альфонса Жиро. Мы в Англии привыкли всегда идти напрямик, подумал я наконец, поэтому сел и написал мадам, что супруг ее пребывает в добром здравии и что я с большой уверенностью ожидаю его отбытия в ближайшие дни в Ла-Полин. Но не стану отрицать, что вслед за опущенным в почтовый ящик письмом отправилась и пара бранных слов.

Впрочем, мы можем сколько угодно писать письма и отсылать их. Можем даже, если имеем соответствующий пост, сочинять депеши и препоручать их доверенному нарочному. Однако достаточно незначительного поворота колеса Фортуны, чтобы все наши рукописные труды рассеялись по ветру.

Пока я курил трубку и разбирал длинное послание от джентльмена, нанятого мной еще сильнее запутывать мои дела в Англии, слуга сообщил, что ко мне пришел посетитель.

– Месье Альфонс Жиро.

– Как?! – вскричал я, вскакивая, чтобы принять визитера. – Месье Альфонс Жиро?

А тот, одетый по чрезмерно английской, на мой взгляд, моде, уже стоял на пороге. Внешне он выглядел гораздо более британцем, нежели я. Молодой человек вошел и протянул руку. Мне вспомнились слова мадам. Неужели мы можем стать друзьями?

– Месье Говард, я должен извиниться, – начал Альфонс. – Подумать только, вы три месяца как в Париже, а мне не представилось случая предложить вам свои услуги! При том, что речь идет о друге Филипа Гейерсона, старины Джона Тернера и еще полудюжины моих лучших приятелей-англичан!

Я пустился было уверять, что сын барона Жиро вполне мог не иметь о моем существовании ни малейшего представления, но юноша прервал меня, энергично замахав руками.

– Нет-нет! Никаких оправданий, – воскликнул он, горестно колотя себя в грудь. – Вы говорите, что я не знал о вашем существовании? Так должен был выяснить. Неосведомленность зачастую приравнивается к преступлению. Английский джентльмен, спортсмен, охотник на лис! Вы ведь охотитесь на лис, не так ли? Я читаю это на вашем загорелом лице. И наверняка входите в Английский Жокейский клуб, да?

Я признал эти факты, и эмоции настолько захлестнули Альфонса Жиро, что он мог только молча жать мне руку.

– Ну ничего! – заявил он, просияв. – Лучше поздно, чем никогда – что мешает нам стать хорошими друзьями?

И он с таким воодушевлением плюхнулся в предложенное кресло, что даже мое неотзывчивое на симпатию английское сердце не могло устоять.

– Я только вчера приехал с Юга, – продолжил молодой человек. – Если точнее, из Ла-Полин, куда нанес приятнейший визит. Мадам де Клериси – сама любезность, а Люсиль…

Он подкрутил непокорный ус и отрывисто вздохнул. Потом вспомнил про шарф и поправил украшавшую его булавку с головкой в виде подковы.

– Вы знакомы с моим отцом, – сказал вдруг Альфонс. – Ну, бароном Жиро. Ему прежде меня выпало удовольствие представиться вам.

Я поклонился и пробормотал что-то приличествующее случаю.

– Чудесный, замечательный человек, – промолвил достойный сын барона. – Но не охотник. Представьте себе – боится любого сквозняка.

Юноша пожал узкими плечиками и расхохотался.

– Боюсь, многие англичане не поймут его.

– Я не из их числа, – отозвался я. – Поскольку вполне различаю и ценю многие качества барона.

Отсюда вы вполне можете сделать вывод, что врать я умел не хуже прочих.

– Бедный старик вынужден был вернуться в Париж, к своим заботам. Мне трудно его понять, моя голова совсем не приспособлена для дел. Меня даже портной обманывает. Но что с того – малый знает, как сшить добрый сюртук, и потому заслуживает прощения. Особняк моего отца на Елисейских полях в этот момент совершенно непригоден для жизни: побелка! И рабочие поют громко и фальшиво, как все маляры на свете! Мой дорогой родитель вынужден ютиться в апартаментах гостиницы «Бристоль». Мне повезло больше: у меня есть собственное обиталище, всего лишь холостяцкая нора, но я питаю надежду видеть вас там как можно скорее и чаще!

Положив на стол свою карточку, Альфонс поднялся. Его уход был организован с тактом и грацией, свойственными исключительно французам и испанцам.

Едва успел я, выразив должное восхищение изящной коляской господина гостя, вернуться в свою комнату, как снова появился слуга. Барон Жиро прибыл к виконту, сообщил он, но не застал последнего. Учитывая срочность дела, барон пожелал переговорить со мной и с нетерпением ожидает господина секретаря в кабинете месье де Клериси.

Поспешив туда, я застал великого финансиста, охваченного приступом беспокойства и потоотделения, которые политический кризис сделал, похоже, хроническими. Но он оставался в достаточно степени самим собой, чтобы помнить о моем подчиненном положении.

– Как это так? – возмутился он. – Я приезжаю к виконту по важным делам, а его нет!

– Не забывайте, что виконт де Клериси не деловой человек, а джентльмен с положением и знатного рода, – урезонил его я. – И это не контора, а частный особняк аристократа.

Тут, сдается, я посмотрел на дверь, потому как барон пробормотал нечто вроде извинения и стал еще более багровым.

– Но дорогой мой сэр, – простонал он. – Ситуация крайне серьезная. Речь о кризисе денежного обращения. Один поворот колеса может обратить меня в нищего. Где виконт? Где мои двадцать миллионов франков?