Генри Мерримен - Золотая пыль (сборник)

– Изабелла, вы позволите мне навести некоторые справки насчет этого Дивера, прежде чем снова пригласите его в дом? – начал я.

– Вас беспокоит, что мистер Дивер способен помешать вашим собственным тайным планам? – ответила она в полушутливом тоне, который часто использовала в разговоре со мной, когда мы оставались наедине.

– Вовсе нет. О себе я вполне могу позаботиться и сам, по крайней мере, насколько это касается мистера Дивера. Дело… Если изволите, беспокойство у меня вызывает ваше с ним знакомство. Я в некотором роде рассматриваю себя как вашего защитника.

Изабелла посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.

– Защитника в высшей степени благородного и сведущего! – ехидно воскликнула она. – Да вы либо заняты поиском сокровищ, либо пропадаете во Франции, помогая очередной красотке, попавшей в беду.

И девушка бросила неожиданно холодный взгляд в направлении Люсиль.

– Зачем поощряете вы этого человека? – спросил я, возвращая разговор к теме, от которой собеседница так ловко уклонилась. – Это не джентльмен. Мне этот тип кажется темной лошадкой!

– Что ж, вам лучше знать, – нашлась мисс Гейерсон с проворством, заставившим меня подумать, что в искусстве жонглировать словами я даже самой наивной школьнице не гожусь в подметки. Изабелла бросила на меня взгляд из-под ресниц. – Даже не думала, что вы видите в себе моего защитника. Очень даже любопытная мысль!

– О, я вовсе не претендую на это звание, – ответил я. – Вы достаточно умны и практичны, чтобы самостоятельно управиться со своими делами. И если чего-то захотите, то без сомнения, с большим успехом добьетесь этого сами, нежели с моей помощью.

– Верно, – со странной резкостью ответила девушка.

– Однако мой отец рассматривал свою роль по отношению к вам именно в упомянутом мной свете. Он очень любил вас, много думал о вашем благополучии, и…

– И вы сочли, что эта обязанность наследственная, – снова перебила меня она, но на этот раз улыбка слегка подсластила горечь произнесенных слов. – Нет, Дик, занимайтесь уж лучше поиском сокровищ.

– Я ведь не для себя! – излишне торопливо выпалил я.

Изабелла всегда умела подтолкнуть меня к неосторожной фразе, втянуть в ссору, в которой моя позиция неизменно оказывалась невыгодной.

– Кто знает?

– Вы подозреваете, что если деньги попадут мне в руки, искушение окажется слишком сильным для такого бедного человека? – спросил я.

– Бедного по собственному выбору!

Последние слова едва долетели до моих ушей, потому как девушка опустила голову и принялась перелистывать одну из книг, что лежали на столе между нами. Быть может, виной тому был падающий от лампы свет, но мне показалось, что к щекам Изабеллы прихлынула кровь.

– Сложно представить, что вы с искренним рвением ищете богатство, которое, будучи найдено, позволит другому мужчине жениться на Люсиль, – многозначительно проговорила моя собеседница, не поднимая глаз.

Мне подумалось, что она каким-то образом проникла в тайну моего сердца.

– В один прекрасный день вам придется извиниться за такие слова! – отрезал я.

– Тогда и другим придется сделать то же самое! Сама Люсиль в вас не верит!

– Да, придется. И винить в этом они станут вас.

– Только не Люсиль, – ответила Изабелла с ноткой торжества в голосе. – У нее еще в Париже имелись причины не доверять вам.

– Похоже, вы очень откровенно общаетесь с Мадемуазель?

– Да. – В глазах мисс Гейерсон блеснул вызов.

– И взаимно ли это доверие, Изабелла? – спросил я, поднимаясь. Ответа не последовало.

Когда я подошел попрощаться с мадам де Клериси, та стояла одна в дальнем конце комнаты.

– Ах, mon ami, – воскликнула она, протягивая мне руку. – Похоже, вы более слепы, чем остальные мужчины. Женщины – это не только платье, у нас есть чувства, которые пробуждаются к жизни без помощи других людей. А иногда даже вопреки их участию. Не забывайте об этом.

Все это показалось мне абракадаброй, и я ощутил себя охотником, который углубился в чащу, преследуя дичь, и слышит со всех сторон приглушенные шумы и потрескивание опавших веток. Он стоит и смотрит, кто же покажется из-за кустов.

– Если узнаете новости о Мисте или соберетесь преследовать его, сообщите, – сказал мне Альфонс, помогая управиться с тяжелым пальто. – Я поеду с вами.

Он произнес это неуклюже, как человек, вынужденный признать наличие подозрений, в которых стыдится исповедаться. Итак, Альфонс Жиро собирается следить за каждым моим шагом, обращаясь как со слугой, недостойным доверия. Я пообещал известить его о своих намерениях, потому как при всех обстоятельствах ценил компанию Альфонса и готов был преследовать Миста хоть до края земли, если друг будет рядом со мной.

Из дома Изабеллы я вышел, укрепившись во мнении, что она, и никто другой, есть самый деятельный мой враг. Это мисс Гейерсон влила яд в уши Жиро. Молодой француз слишком открыт и честен, чтобы самостоятельно прийти к мнению, которое у него сейчас сложилось. Как все добросердечные люди, Альфонс был слишком податлив любому веянию и, словно хамелеон менял окраску согласно обстановке, в которой оказывался.

Никому иному как Изабелле был обязан я холодностью Люсиль, и мне стал понятен скрытый мотив, побудивший ее хотя бы временно переместить убитых горем француженок из моего дома в Хоптоне в свой особняк в Лондоне. Мадам де Клериси и Люсиль перестали быть моими гостями и стали гостями Изабеллы. Каждый день их долг по отношению ко мне таял, а признательность ей росла.

– Я знаю, вы презирали нас за то, что в Лондоне мы чувствовали себя более счастливыми, чем в Хоптоне, – призналась позже Люсиль. – Мы догадывались о вашем презрении.

И девушка со смехом схватила за руки мадам де Клериси, которая поспешила заверить вашего покорного слугу, что по весне Хоптон воистину очарователен.

Я давно открыл, что Люсиль царит в сердце матери, которое не знает других велений. Переезд в Лондон, как выяснилось, был организован двумя девушками и одобрен мадам, которая соглашалась со всем, что обещало сделать ее дочь счастливее.

Куда бы ни устремлялся я, Изабелла непременно преграждала мне путь, готовая опрокинуть мои замыслы или остановить продвижение к цели. А ведь мисс Гейерсон являлась единственной подругой моего детства, спутницей юных лет и, касайся это только меня, осталась бы товарищем до конца дней.

Шагая по Оксфорд-стрит – в те дни я не мог позволить себе кэб, так как каждый шиллинг уходил на содержание дома в Хоптоне и жалованье слугам здесь, – я размышлял над всеми этими вещами и не находил ответа. Даже когда я пишу эти строки, миновав множество бурь и найдя тихий приют в Хоптоне, мне никак не удается понять Изабеллу. Не дано мне и постичь причину, делающую женщин такими непостоянными в дружбе.