Валерий Воскобойников - Довмонтов меч

В Псков тоже приехал баскак от татарского хана, по имени Бавши. С ним было несколько десятков татар. Они поселились в Завеличье. Князь приставил к ним бояр, ратников, чтобы, не дай Господь, никто не обидел переписчика.

Татары были уже не те дикие, жестокие пришельцы. Одни крестились, у других были русские жёны.

— А лошадь едят, как и раньше, — говорил старый друг, Гаврило Лубинич.

Переписчики ездили из улицы в улицу, от двора ко двору и записывали каждую мужскую душу. Налог, для всех равный, брали они с каждого мужчины. Потому и бунтовали в Новгороде, что боярам такой налог был едва заметен, а для бедного человека — непосилен.

Однако в этот раз и в вольном Новгороде, который не перестал гордиться подвластностью одному лишь Богу, перепись прошла гладко. Русь постепенно привыкала относиться спокойно к своему рабству.

А ещё недавно, когда в Ярославле появился монах-вероотступник именем Зосима, его бросили на съедение псам. Монах тот съездил в Орду со своими пастырями, но там поддался проповеди других пастырей — мусульманских.

— Мы тоже чтим вашего Христа и мать его Мариам. И это про нас говорил Бог, когда обещал Другу Божиему праотцу Аврааму произвести от него великий народ. Не сами ли вы утверждаете, что первенец Авраама родился от Агари? Не потому ли вы и зовёте нас агарянами? — внушали монаху в Орде проповедники. — И если вы не отрицаете закон первородства, стало быть, из наших уст звучит истинное слово Божие. Моисей, Христос — великие пророки, но люди, словно глухие, едва услышали, что говорил Аллах устами этих пророков. И тогда пришёл Мухаммад. Вы зовёте его Магометом, пускай. Он очистил слово Господа от скверны непонимания. Приди же к нам, услышь истинное слово Божие! — так говорили мусульманские проповедники, и монах Зосима поверил им.

А поверив, принял мусульманскую веру и сделал себе обрезание. Приняв же религию агарян и вернувшись в Ярославль, принялся громогласно хулить православные святыни.

— Иконы всего лишь обычные доски, на которых смертный человек пытается изобразить лик того, кто не имеет лика, потому что он — весь мир.

Обозлённые горожане убили монаха, и ярославские псы несколько дней бегали с его костями по городу.

Так поступали с людьми русскими, но бывало и наоборот. Могли и татарина жаловать и миловать.

В Великом Устюге, городе, откуда Новгород брал ежегодную дань, появился татарский баскак по имени Буга. Однажды, когда он совершал объезд дворов, чтобы составить число жителей города, он наткнулся на дочь горожанина, Марью. Баскаку она приглянулась, вечером он велел своим слугам-татарам отыскать её и привести к нему в дом. Марья стала сначала наложницей, но была так хороша собой и мудра душой, что постепенно стала ему как бы женой. Их разделяла вера, и по правилам обеих религий брак их был незаконен. Буга драл с города по три шкуры, всё записанное отправлял в Орду и любил свою Марью сильнее с каждым месяцем. Жители долго терпели, наконец решили Бугу убить.

— Невозможно, чтобы Орда собирала столь большие налоги! Невозможно, чтобы татарин уводил из отцовского дома русскую деву и делал её наложницей.

Марья, прослышав об этом, накануне намеченного убийства рассказала всё своему сожителю.

Буга прибежал к вечевому колоколу и ударил в него. Он бил упрямо и долго, до тех пор, пока не собрал вокруг себя устюжан.

— Я люблю Марью и желаю на ней жениться, — объявил он городу, — а для этого завтра надумал креститься. Дань же от вас я стараюсь брать наименьшую, причём для себя ничего не утаиваю. Это подтвердит и Марья. Если вы убьёте меня, хан пришлёт войско, оно спалит город. Потом хан пришлёт другого баскака, другой баскак будет брать с вас по полной мере.

Устюжане в тот же вечер, почувствовав истинное покаяние, простили Буге все грехи. А крестившись и став мужем Марьи, он приобрёл всеобщий почёт.

Ехал однажды летом князь с полусотней дружинников, стремясь поймать шайку разбойников, что прятались в густых псковских лесах, и наткнулся на озеро. Озеро это звалось Голубым. Летом, под ясным солнечным небом, оно и в самом деле сверкало голубизной. Стояла выматывающая жара, и князь, отправив дружину в селение, которое было поблизости, решил искупаться. Подошёл поближе к воде — а там девица. Стоит по горло в воде, длинные волосы распущены, плывут по воде.

— Уж не русалка ли ты? — пошутил князь. Хотя откуда знать, в каком озере русалки живут, а где — не завелись.

— А ты не князь ли Довмонт?

— Нет, — ответил Довмонт, — я боярин его.

— А коли боярин, так и накажи моих обидчиков.

— Сейчас накажу, только скажи, где они?

— Эх ты, а ещё боярин! Оглянись на кусты!

Довмонт оглянулся, а там, за кустами в леске, пятеро мужиков — по описаниям как раз те разбойники, за которыми он гонялся.

Они меня выследили и платье взяли, я тут и отсиживаюсь. Я плаваю хорошо, они же не умеют, тем и спасаюсь. Они людей ловят и продают, тем и живут.

Князь оглянулся — его вороной был рядом, свободно щипал траву. При нём меч, кинжал, при седле — боевой топор. Можно вскочить на коня, догнать дружину и привести сюда, куда разбойники денутся? Даже если перепрячутся, всё равно их отыщут. Да только девицу в озере одну оставлять неловко.

— Вылезай, прыгай ко мне на коня, я тебя до дому доставлю. — Так разморила жара, что и драться не было желания. Да и опять же князю с разбойниками сразиться — не слишком ли велика честь?

— Нет, боярин, я срама не перенесу. Ты лучше отними моё платье и оставь мне.

Тут уже и разбойники явились сами из-за кустов. Смотрят на князя, как охотник на дичь, соображают, как бы половчей его изловить, не слишком поранив, чтобы большой выкуп запросить или куда в дальнюю землю продать.

Хочешь не хочешь, придётся с ними затевать бой.

— Отдайте платье подобру, чтобы худа не было! — приказал он разбойникам.

Но разбойники лишь над ним надсмеялись:

— Ты, боярин, ступай, куда шёл. Мы бояр не трогаем, с ними мороки много, но ежели смерти хочешь, её и получишь.

Довмонт снова на коня оглянулся: вороной отошёл далековато.

Князь позвал его условным свистом. Умный конь сразу подбежал, встал рядом, забил землю копытом.

— Коня нам оставишь. — И один из пятерых, хлипкий, но юркий, протянул руку к поводу.

Князь ударил его по руке, и тут же остальные четверо выхватили ножи.

Князь мгновенно выбил нож ногой у одного и, развернувшись, коротко, резко ударил кулаком в живот справа, пониже, другого. Тот с искажённым от боли лицом упал на траву и задёргал ногами.

— Режьте его скорей! — выкрикнул маленький юркий и снова потянулся к коню князя.

Но конь, оскалившись по-звериному, вдруг извернулся и укусил его в плечо.

— Да режьте его! — снова выкрикнул юркий, схватился за плечо, а потом на мгновение отнял ладонь, которая была вся в крови.