Валерий Воскобойников - Довмонтов меч

Князь пригнулся, девица поднялась на цыпочки, он крепко поцеловал её в губы и поехал отыскивать своих дружинников.

Уже подъезжая к селению, Довмонт легко дотронулся до затылка и сразу нащупал затвердевшую корку.

Он посмотрел вдаль и увидел, что через поле в другую сторону мчатся его дружинники.

— А мы собрались в Псков — всю дружину поднять! — возбуждённо, радостно рассказывал Василий, после того как, услышав зов, повернул всех к князю. — Ох и приладили же тебя! — И он испуганно взглянул на княжеский затылок. — Выручил кто или сам управился?

— Выручил, — неопределённо сказал князь. Не говорить же, что спасла его обычная девица. Однако недели две спустя, когда князь уже вернулся во Псков, его потянуло на те места. И, взяв несколько десятков дружинников, он отправился проверить, все ли разбойники переловлены. В селении, выставив дозорных, дружина остановилась переночевать. Сам же князь ночевал в ветхой избушке с земляным полом — у девицы.

Разбойники в округе перевелись. Может быть, оттого, что князь стал часто навещать то селение.

Вдова Лукаса Анастасия родила мальчика. Скоро мальчика окрестили, назвав его Лукой в честь отца. Крёстным отцом согласился быть сам князь. Крёстной же матерью — вдова воеводы. Это было первое крещение в новом храме, который построил Довмонт-Тимофей в честь небесного своего покровителя Тимофея Газского. Храм стоял в Довмонтовом городе — так прозвали псковичи к тому времени всё, что находилось между двух стен — древней и новой, построенной князем. Едва храм освятили, ещё иконостас не полностью был готов, как уже и крестили нового человека Луку, в правом его приделе.

Довмонт дал вдове серебра, чтоб она не жила в бедности и растила мальчика добрым воином.

Сам же он едва гасил завистливый взгляд при виде отцов, идущих в храм с малыми детьми.

— Жениться тебе надобно, князь, вот что, — сказал однажды старый друг, отец воеводы Лубка, перехватив очередной завистливый взгляд.

Они оба как раз возвращались из храма.

— Ты прости, что я прямо это тебе бухнул, да только не мог иначе. Скажи только слово, мы и невесту тебе найдём по достоинству, и сами сосватаем... Невозможно глядеть, князь, на твои муки.

— Где ж найти по достоинству? — Не думал Довмонт, что и об этом зайдёт когда-нибудь разговор.

— Сколько жить бобылём! — продолжал бывший посадник. А скажешь, так и найдём. Русь велика, невест в ней богато.

Та боль душевная, которую он нёс с собою, когда шёл сюда, давно уж притихла. Князь и сам иногда подумывал о женитьбе. Да только не представлял, с какого конца за это взяться.

— Что ж ты, князь, меня обманул! — сказала ему девица укоризненно, когда он в первый раз навестил её. — Или боялся, думал, посчитаю себя недостойной княжеской любви? Для боярина ещё сойду, а для князя — нужна королевна? Или не так? Только в любви не мерят знатность. Ольга, когда выходила замуж, была простой лодочницей, а стала великой княгиней. Она тут неподалёку жила.

Так она ему говорила, и он был с нею согласен. При чём тут богатства, княжье достоинство, когда любишь? Разве Бог пускает в рай за достоинство?

Уже прошло года два, как он ездил к ней постоянно, и те, что знали, делали вид, будто не ведают, а кто лишь догадывался — те обсуждали княжью прихоть за его спиной, да так тихо, что он никогда бы и не заметил.

И всё же легко говорить, да трудно жить. Когда снимал он у неё свои красные из тонкой замши сапожки, расшитые золотом, и ставил рядом с её разношенными мокроступами, когда оставался в своей рубахе тончайшего льна, привезённой откуда-то от агарян, а рядом была её рубашка, домотканая, домошитая. Уж как старалась девица, когда её вышивала, но и вышивка та была убога рядом с княжеским золотым шитьём. Вот и все их разговоры. И лишь когда они оставались только в нательных крестах, тогда и не лезла в глаза разница.

Князь сразу решил её одарить. Привёз и сапожки и платье, даже панёву, какую только боярышни надевали. Девица всё расхвалила, однако отодвинула в сторону.

— Сам подумай, куда я надену? Разве перед тобою здесь походить. Выйду на поле в дарёной тобою рубашке, а, скажут все, вот чем князь за любовь платит! А любовь, она не продажная.

— Давай я тебя в город перевезу? — предлагал князь.

— Чтоб меня там твоей наложницею считали? Да ни за что! Кем я буду там, в твоих хоромах, — поварихой, вышивальщицей, ключницей?

— У Святослава была Малуша в ключницах, а родила великого князя.

— То-то его Рогнеда и позорила робиничем, сам мне эти байки рассказывал.

Оставалось одно — назвать её княгиней.

С тем и ехал Довмонт после разговора с Гаврилой Лубиничем.

«Приеду, буду умолять войти в хоромы хозяйкой, — думал по дороге князь. — И то правда, кто спрашивал у Ольги о её достоинстве, когда она выходила замуж за великого князя? А как станет княгиней, тоже никто уж не спросит».

Только пусто и холодно было в низкой её избушке. Хотел уже выйти князь, но догадался запалить лучину, а запалив, увидел прижатую дешёвой глиняной миской грамотку на бересте:

«Прощай, князь! Ты слишком долго раздумываешь и тем доказываешь, что я тебе не ровня. А и в самом деле, какая я тебе ровня! Тебе невеста нужна из княжон, на ней и женись, её и люби. А я, князь, ухожу отсюда. Не ищи, всё равно не найдёшь. Да хранит тебя и невесту твою будущую Господь!»

Князь сунул бересту в суму, распахнул дверь избушки ногой, вскочил на коня.

— В Псков! — приказал он удивлённой дружине. Ветер с дождём мочили ему лицо, он гнал коня, вытирал рукавом влагу со щёк, а когда она попадала на губы, то казалась солёной и горькой.

Не останавливаясь у своих хором, он подъехал ко двору Гаврила Лубинича, и когда тот вышел навстречу, бросил в его полное недоумения лицо:

— Ищи невесту! Согласен.

ватовство — дело непростое, особенно если разговор о княжеской дочери. Так просто приехать: «ваш товар, наш купец», а после получить от ворот поворот — это и своего князя оскорбить, и семье невесты причинить большую неловкость. Так можно друзей сделать навек врагами. И там, где родители молодых не договорились, когда будущие жених с невестой ещё люлюкались в колыбели, разговор заводят как бы нечаянно, исподволь, осторожно, чтобы и тем и другим можно было уступить, не уронив своей чести.

Боярин Гаврило Лубинич поехал навестить друга своей молодости боярина Гаврилу Олексича. Когда-то стояли они, два архангела Гавриила, на Чудском озере плечом к плечу, один выручал другого. С тех пор и жила между ними приязнь. Не только чтоб вспомнить старую дружбу, пустился в дальнюю дорогу из Пскова в Переяславль Гаврило Лубинич, ещё было у него поручение от князя — присмотреть добрых лошадей среди тех, что завезли татары на Русь. У Орды все народы ходят под рукой — и лошади тоже со всего света. И князь Довмонт решил дать свежую кровь своим лошадям. Поэтому Гаврило Лубинич приискивал трёх-четырёх высокопородных жеребцов да пяток кобылок.