Клара Моисеева - Осень Овидия Назона [Историческая повесть]

Оставив на судне гребцов и своего помощника, Никострат вместе со своими спутниками поднялся по извилистой крутой тропе, и они вышли к небольшому селению. К ним навстречу уже спешили люди, приветствуя громкими возгласами на непонятном языке. Незнакомые им люди показались Фемистоклу красивыми и приветливыми. Особенно хороши были дети, полуголые, загорелые, с большими темными глазами.

Фемистокл и Гордий тащили на себе большие корзины с краснолаковой керамикой. Никострат привез дешевые серебряные украшения с цветными камешками. Он знал, что за эти кольца, браслеты и серьги можно будет получить много мягкой белой шерсти. Никострат пошел к знакомому дому пастуха, с которым встретился в прошлый свой приезд. Это был еще молодой человек с густой черной бородой и курчавыми волосами, подстриженными в кружок. Он принял гостей радушно и приветливо. Тотчас велел своей юной и красивой дочери подать вино и угощение. Они долго торговались, а когда договорились, решили отправиться к изумрудному озеру и посмотреть пещеры. Никострат уже видел все это, но не отказался снова посмотреть — уж очень там было красиво.

Выйдя из селения, они пошли вдоль темной кипарисовой аллеи, которая вела к горной тропе. Фемистокл почувствовал, как сердце его забилось от радостного ощущения, будто он оказался в своей милой Греции. Высокие кипарисы напоминали ему такую же аллею в Афинах, и трудно было отделаться от мысли, что, пройдя этим прохладным душистым коридором, он выйдет к светлой улице, ведущей к Акрополю.

— Друг мой, Гордий, — сказал он, — как мне хотелось бы жить на этой земле. Уж очень она напоминает мне мою отчизну.

— Ты стар, чтобы вдруг изменить свое занятие. А с твоей перепиской здесь и дня не проживешь. Будем жить в Пантикапее. Мне говорили, что из всех греческих городов на берегах Понта — он лучший и самый богатый. Учти, что в Пантикапее больше греков, чем в любом городе у берегов Понта Евксинского. Когда выходишь на агору Пантикапея, то и не подумаешь, что это чужая земля. Да и какая она чужая? Она дальняя, но уже многие столетия живут здесь греки.

— Мне странно, что они не догадались основать свои большие города именно здесь, в этом цветущем саду. И здесь будут греческие города.

— Прошло уже пять лет с тех пор, как ты ступил на эту землю, а все еще тоскуешь, не привык, — посочувствовал Гордий. — Я как-то меньше думаю об этом.

— А я постоянно думаю о том, что мог сделать иначе. Предположим, переехать в Коринф, а Миррине сказать, что уезжаю в Пантикапей. Ведь важно было избавиться от ее опеки, чтобы она не могла из-за каприза потребовать всех нас к себе. Чем старше становилась наша госпожа, тем труднее было переносить ее капризы.

— Я понимаю тебя, Фемистокл. Если так тягостна тебе разлука с родным краем, то надо было хорошенько подумать о том, куда лучше поехать. Но мне кажется, что все у тебя получилось хорошо. Сразу обе дочери нашли свое счастье. Они не знают нужды. Мужья у них — достойные люди. Это надо ценить. А это случилось в Пантикапее.

Фемистокл не стал рассказывать о своей печали. О том, что старшей дочери у него почти нет. Что зятья не так сердечны и с виду намного лучше, чем на самом деле. Не хотелось разочаровывать друга. К тому же он подумал, что нет на свете безоблачного счастья. Если мечта о свободе осуществилась, если нужда ушла и настало время, когда можно даже позволить себе такое большое удовольствие, как путешествие в Колхиду, то и не следует печалиться.

Пещеры поразили их своей необычайной величиной. Они были так громадны, так высоки и так красивы, что казалось, перед ними царские дворцы. Пастух взял с собой много лучины, и пока они шли вдоль причудливо изукрашенных скал, были видны то желтые, то лиловые, то розовые камни, сверкающие, будто драгоценности. Подойти к ним было рискованно, да и запрещалось. Эхо далеко отдавалось в высоких сводах. Когда все изрядно продрогли от вечного холода влажной пещеры, решили выйти к солнцу. И были очень рады, когда согрелись в теплых ласковых лучах.

Они недолго пробыли в Колхиде, но успели побывать на виноградниках, успели испить красного вина, которым славились эти края, увидели сады с плодами гранатов и персиков. Все было прекрасно и говорило о щедрости здешней земли.

— Вот почему здесь так велики стада белых пушистых баранов, — говорил Никострат и с гордостью вел их в новое богатое селение.

Им удалось обменять привезенные вещи на белую шелковистую шерсть, и они радовались, что не понесут убытка от этого путешествия.

Возвращаясь домой, они уже внимательней рассматривали зеленые берега. В очень красивом месте, где была роща редкостных деревьев, они увидели, как рабы строили крепостные стены и греческий храм. Никострат пояснил, что на этом месте будет воздвигнут еще один город греков, которые обрели здесь свою родину.

— Тут много вольноотпущенников, — говорил он. — Это люди деятельные, привыкшие трудиться, а здесь они все делают для себя, стараются.

— К слову, я хочу прочесть несколько строк из Овидия Назона, — попросил Фемистокл и прочел:

— Кто скажет — зачем? — спросил Никострат.

— Я думаю затем, чтобы выжить, — ответил с усмешкой Гордий. — Если кто-то нападает и стремится уничтожить твой город, твой дом, то ты будешь добывать оружие, чтобы защитить своих близких. И так ведется из века в век.

— С тех пор, как существует человек, — заметил Фемистокл, — он бродит по земле в поисках счастья. Хотел бы я узнать о тех людях, которые нашли свое счастье.

Путешествие продлилось больше месяца. Им благоприятствовала погода, их радовали задушевные беседы, они сдружились со своим корабельщиком Никостратом, который понравился им своей житейской мудростью.

Когда они высадились в гавани Пантикапея, Гордий признался, что не помнит, когда бы так приятно провел время, когда бы так отдохнул от своих повседневных забот и тревог. Да и выгодно продал свою керамику.

— Я твой должник, — признался он Фемистоклу. — Теперь я должен придумать тебе достойный подарок.

— Друг мой Гордий, — воскликнул Фемистокл, — ты сам для меня лучший подарок! Я исцелился в пути и так тебе благодарен за то, что ты составил мне компанию. Мне кажется, что я стал моложе. Ты лучше меня должен это увидеть.

— Я и в самом деле заметил, что глаза твои прояснились, заблестели и появилась в них лукавая усмешка. Это хорошо, мой друг.

Отъезд отца очень встревожил Эпиктету. Она ничем не могла объяснить такое странное решение. Впервые она стала свидетельницей того, что отец задумал что-то для себя и для собственного удовольствия предпринял путешествие со своим другом. Дело не так уж велико. Задумал поторговать белой шерстью. А вот для удовольствия — такого еще не было.