Клара Моисеева - Осень Овидия Назона [Историческая повесть]

— Я опоздал! Я опоздал! — повторял он и в отчаянии ломал руки.

— Я вижу, ты горюешь, — сказал старик. — И мы горюем. Мы полюбили чужеземца. Он был благородным человеком. Бывало, подойдешь к нему, и он приветствует тебя стихами. У него был редкостный дар к сочинительству. Бывало, он грекам читал стихи на греческом. А как-то написал и на гетском. Какое это было чудо для здешних людей! Я могу жизнью поклясться, что такого человека не было в Томах с тех пор, как существует этот город. Как он радовался, когда его увенчали лавровым венком и в знак почета и уважения полностью освободили от налогов. Такого еще не знал город Томы.

— Покажи мне его могилу, — попросил Дорион. — Покажи людей, которые его опекали, когда он был болен. Я хотел бы увидеть дом, в котором он жил. Если бы ты знал, добрый человек, кого потеряла Италия, кого потерял великий Рим!

— Ему было трудно здесь, — промолвил старик. — Суровая это земля. Да и вражеские набеги не прекращаются всю зиму, пока река покрыта льдом. Пришлось поэту на старости лет носить с собой оружие. Мы его жалели!

Дорион долго стоял у маленького холмика, засыпанного увядшими цветами. Еще не было надгробия. Как сказал старик — город позаботится об этом. Стоя у бедной могилы великого поэта, Дорион вспоминал веселого и счастливого Назона, которого он видел так часто в богатом римском доме. Он вспоминал выступления поэта на Форуме, когда восторженная толпа почитателей осыпала его цветами. Он вспомнил стихи Назона о бессмертии поэзии.

— Твоя поэзия сделала тебя бессмертным, прекрасный мой господин, — сказал Дорион громко, будто тень поэта услышит его. — Ты не умер, ты будешь жить в своей поэзии. Твои бессмертные строки будут долго служить утешением людям. Как хорошо, что ты не стал воином, не стал судьей, как предрекал тебе твой отец. Как хорошо, что ты пел свои прекрасные песни.

Долго стоял Дорион у могилы Назона, укоряя себя за то, что опоздал. Он размышлял о скорбном пути поэта, о скорбной его музе, которая будет волновать сердца еще долго-долго, пока человечество готово внимать голосу поэзии.

У дороги его ждал старый грек. Он отвел Дориона в дом Овидия Назона, который люди берегли, словно хозяин еще вернется сюда.

Все в доме оставалось так, как было при поэте. На грубом, необтесанном столе лежал недописанный свиток, стояло маленькое мраморное изображение Юпитера, рядом с ним лежал пучок увядших полевых цветов. Черный от копоти потолок, убогое ложе на деревянной скамье, покрытой грубым войлоком, глиняная чаша и такая же миска все было так бедно, так угнетало своим убожеством, что у Дориона защемило сердце. Он вспомнил богатое убранство римского дома, мраморную Венеру и полки со свитками, которые были бесценным сокровищем не только для господина, но и для бедного переписчика.

Дорион обернулся к старому греку и спросил:

— Как же жил здесь наш великий поэт? Ему поклоняется весь Рим. Его почитают не только в Италии, но и во многих странах света, куда дошли его чудесные творения. А бедный поэт страдал здесь от холода и голода.

— Ты неправ, — возразил старый грек. — Мы заботились о нем. Иначе бы он не прожил здесь десять лет. Он бы давно умер от холода и голода. Мы приносили ему топливо. Мы добывали ему рыбу. Бывало, зарежем теленка и несем ему угощение. Мы любили чужеземца. Мы оберегали его. А когда он болел, то соседка-скифянка лечила его настоем из диких трав. Он состарился. Я думаю, что он умер от обиды. От того, что не дождался помилования от бессердечного императора. Скажи мне, добрый человек, как же случилось такое злодейство? Говорят, что старый Август умер и Римом правит его пасынок? Что же молодой не пожалел благородного поэта? Несправедливо это! Вот мое мнение.

— Нет им прощения во веки вечные, — сказал Дорион. — О них будут вспоминать как о величайших злодеях. А потом о них забудут, будто их и не было на свете. А нашего певца, Овидия Назона, не забудут.

Дорион собрал все записи, оставленные поэтом, и попросил у старого грека разрешения забрать эти записи, чтобы передать их в Рим.

— Поверь, — сказал он, — ни одна строка великого Назона не пропадет. Все достанется людям.

Вот уже две тысячи лет звучит во всем мире поэзия Публия Овидия Назона, великого римского поэта (43 г. до н. э. — 18 г. н. э.). «Песнь любви», «Наука любви», «Метаморфозы», «Фасты», «Скорбные элегии» и «Письма с Понта» переведены на многие языки мира. Двадцать веков его читают, изучают, ему подражают, им восхищаются.

писал поэт. Эти строки оказались пророческими. Овидий Назон не забыт и в наши дни. Его поэзия оказала большое влияние на творчество поэтов разных эпох. Не только поэты, но и художники вдохновлялись живыми образами его творений. Герои «Метаморфоз» увековечены на полотнах великих живописцев.

А. С. Пушкин высоко ценил поэзию Овидия Назона. «Певцу любви, певцу богов» он посвятил много прекрасных строк. Особенно любил А. С. Пушкин «Скорбные элегии». Он писал: «В Понтийских элегиях» более истинного чувства, более простодушия, более индивидуальности и менее холодного остроумия». «Сколько живости в подробностях! И какая грусть о Риме! Какие трогательные жалобы!»

Великий Гете, восхищаясь «Метаморфозами», писал: «…для юношеской фантазии ничто не может быть приятнее, как пребывать в тех светлых и дивных областях с богами и полубогами и быть свидетелями их деяний и страстей».

Тонкий знаток и любитель мифов Древней Греции, Овидий Назон черпал в них вдохновение. В поэме «Метаморфозы» собраны многочисленные мифологические сюжеты, написанные удивительно поэтично. Они и сказка, и быль. Там живые люди.

Публий Овидий Назон жил в эпоху правления императора Августа, в то время, которое вошло в историю как «Золотой век римской поэзии». Это было время созидания. В эти годы было воздвигнуто много общественных зданий, ставших украшением Рима: Форум с храмом Марса Мстителя, святилище Аполлона на Палатине, храм Юпитера Громовержца на Капитолии, арки, театры, портики. Римляне гордились своим богатым и красивым городом, радовались тому, что настали новые времена, отличные от старины, которую не переставали восхвалять люди старшего поколения. «Пусть другие радуются древности, а я поздравляю себя с тем, что рожден лишь теперь», — писал Овидий Назон в книге «.Наука любви».