Сергей Булыга - Золотое дело

– А снег уже бойчей пошёл. Скоро, глядишь, лопатами повалит. Выходите!

Маркел и Змеев взяли свои шубы, оделись и вышли. Небо было тёмно-серое, смеркалось. Из-за реки, от Куновата, было слышно, как бухают бубны.

– Что это они ещё затеяли?! – сердито сказал Волынский. – Айда, Иван, посмотрим.

И они пошли к реке. Маркел смотрел им вслед и думал, что не мог он ошибиться и что этот шаман не кривил, когда…

Ну и так далее. И что из этого? Да ничего доброго из этого ждать не приходится! Ещё Агай в Москве накаркивал, что не вернуться Маркелу отсюда живым, тогда зачем он ещё дальше лезет? И не по уму это! Ведь в чём здесь всё дело? В том, что прежде всего нужно с царёвой грамотой решать! И так надо было сейчас прямо заявить: говорю государево дело! Вот его грамота, вот что в ней сказано, так что давайте мне стрельцов, я поеду в Москву… И никуда не делись бы, дали! И он уехал бы, приехал бы в Москву, показал бы на Волынского, получил бы за это парчи два отреза, камки десять аршин…

А дальше что? А дальше ему скажут: а теперь езжай обратно, ты же своё дело не доделал, Золотую Бабу не поймал, так что…

Маркел насупился, и так и сяк прикинул…

И вдруг вспомнил: а ведь верно! Ведь если, никуда не ездивши, сразу здесь остаться, то это даже лучше! Ведь что ему сказал Лугуй? Что как только он поймал Маркела, то сразу послал своим весть. Послал с вороном, конечно, как это у них заведено. И было это… Января в четвёртый день! Ворон полетел из Ляпин-городка вначале в Куноват, это один день, а потом на Погорелое мольбище, это второй. А дальше так: на третий день, седьмого января, бывший шаман поехал к Великой Богине, выслушал её и сразу повернул обратно, и сегодня, восемнадцатого января, он уже сюда приехал. Получается, он был в дороге всего десять дней, и это по сорок верст в день, всего получаем четыреста вёрст, двести вёрст туда, двести обратно. Вот сколько туда дороги – всего двести вёрст! Так что его дело уже почти сделано, бросать его сейчас нельзя ни в коем случае! Маркел повеселел, ещё немного постоял, поулыбался, а после развернулся и пошёл к своему шалашу. Шёл, вспоминал Гычевский чертёж, прикидывал шаманскую дорогу и только головой качал, похмыкивал.

А тем временем стало уже совсем смеркаться, снег сыпал всё гуще, от Куновата были слышны бубны и гайканье ляков.

Когда Маркел залез в шалаш и начал там укладываться, Кузьма проснулся и недовольно спросил, чего он так пихается, неужели что-то новое случилось. Маркел ответил, что пока ничего не случилось, но вот как только снег пойдёт гуще, так сразу случится – мы сделаем приступ. Вот и хорошо, сказал Кузьма, давно уже пора это заканчивать.

– Это верно, – ответил Маркел. И почти сразу же спросил: – А ты слыхал про такое место, называется Погорелое мольбище?

– Слыхал, конечно, – ответил Кузьма. – А что ты про него вдруг вспомнил?

– Да так, – сказал Маркел. – Просто к слову пришлось. – И прибавил: – Когда я был в Куновате, человек оттуда приезжал.

– Лысый? – настороженно спросил Кузьма.

Маркел утвердительно кивнул.

– Очень недобрый это человек, – сказал Кузьма. – Он много наших людей погубил. Кто к нему на мольбище придёт, из наших, конечно, тот обратно уже не возвращается. Один, смотрим, утопится, второй удавится, третий отравится, четвёртого зверь задерёт. Кому как! И всё этот лысый шаман нагадит.

– Зачем ему это? – с сомнением спросил Маркел.

– Как зачем?! – удивился Кузьма. – Он же на Погорелом мольбище сидит, он всё недоброе… ну, то, что для них недоброе, для здешнего народа, всё это недоброе он должен дальше не пропускать. Он же как бы сторож при Великой Богине. Сразу за его мольбищем начинается её земля, так говорят. И это мольбище совсем недалеко отсюда. Ехать туда дня три, не больше. Но это если на собаках. И если знать тропу.

– А ты её знаешь? – спросил Маркел.

– Если б знал, – сказал Кузьма, – давно туда уехал бы. И там, может, столковался бы с тем лысым, и…

Тут Кузьма замолчал.

– Что «и»? – спросил Маркел.

Но Кузьма, будто его не слыша, продолжал:

– А там, опять же если знать тропу, то ещё через неделю, а то и меньше, дней за пять, можно и до Великой Богини доехать.

– До Великой Богини или до Золотой Бабы? – спросил Маркел, улыбаясь.

– Э! – настороженно сказал Кузьма. – Золотая Баба, это она только здесь так называется, а там она – Великая Богиня, конечно. И не приведи господь… – Кузьма снова сбился, замолчал, перекрестился и уже совсем негромким голосом продолжил: – Грех великий эта Золотая Баба, вот что. Лучше о ней не думать. И люди это знают, но всё равно думают. И едут туда, просто пищом лезут. А что дальше? Вон ты у Змеева спроси, он знает, он ездил, а после чуть ноги унёс. Он не рассказывал тебе?

– Нет, – мотнул головой Маркел.

– А зря, – сказал Кузьма. – А то, я вижу, ты это крепко взял себе в голову. А надо отдать обратно. Отдашь – будешь жить, а не отдашь… – И Кузьма перекрестился. После опять посмотрел на Маркела, сказал: – Хотя чего я говорю? Служба у тебя такая. Эх!

И Кузьма замолчал. Маркел приподнялся, сел, подался вперёд, выглянул из шалаша, сказал:

– А снег очень густой пошёл. Сейчас, думаю, начнётся. – Потом, прислушавшись, прибавил: – И куноватские затихли, и это не зря!

И в самом деле, ни ударов в бубен, ни выкриков ляков уже совсем не было слышно. Маркел поправил шапку, вылез из шалаша, встал и осмотрелся. Снег валил уже так густо, что в десяти шагах ничего не было видно. Да и стемнело крепко. Маркел подумал: можно начинать.

И не ошибся. Вокруг чуялась какая-то суета. Скрипел под ногами наст, бряцало железо, слышались обрывки слов. А, подумал Маркел, это наши уже начали выступать. Но ничего нельзя было увидеть, снег налипал на лицо, лез в глаза. Маркел сунулся вперёд и наткнулся на идущих. Они шли толпой. Маркел пристроился к идущим. Шли молча. Тропа спускалась вниз. Это, наверное, к реке. Да, река, думал Маркел, она недалеко, до неё шагов триста, не больше, не заблудишься.

Только он так подумал, как спереди передали стоять. Толпа остановилась. Снег сыпал и сыпал, Маркел то и дело утирался рукавицей. Время шло. Из-за спины кто-то спросил, когда это уже. Погоди, ответили ему, и ещё прибавили, что это сразу услышишь, даже если не захочешь слышать. Это, подумал Маркел, они про пороховой заряд, который, может, уже подложили под стену и должны вот-вот подорвать, потому что нужно торопиться, снег идёт уже не так густо, со стены уже могут заметить, или подрывную свечу вдруг задует, хотя это особая свеча, на неё сколько ни дуй…

И вдруг впереди как рвануло! Как полыхнуло молнией! Как начало гореть, трещать! И тут же где-то совсем рядом Змеев закричал:

– Царёв! Царёв! Руби! Руби!