Сергей Булыга - Золотое дело

Ермола поправил шапку и пошёл к своим, которые по-прежнему сидели на брёвнах. Когда Ермола подошёл к ним, они стали у него о чём-то спрашивать. Он им кратко отвечал. Они стали поглядывать в Маркелову сторону. Так продолжалось какое-то время. Потом они отвернулись и на Маркела уже больше не смотрели. Это всё были люди крепкие, сытые, и не молодые ребятки, а серьёзные мужи.

А вот Леонтий всё не возвращался и не возвращался. Маркел начал осматриваться по сторонам. Во дворе крепости было немало народу, все были каждый своим заняты, ходили взад-вперёд, что-то носили, что-то починяли после вчерашнего дела. День был погожий, ясный, солнце поднималось к полудню.

И вот наконец из-за угла хором вышел Леонтий налегке, за ним двое челядинов тащили гружёные нарточки. Маркел пошёл им навстречу. Леонтий велел челядинам остановиться. К ним подошёл Маркел, подошёл и Ермола со своими десятью стрельцами. Леонтий стал подробно объяснять, что где лежит в нарточках. Лежало много всякого. Не поскупились, подумал Маркел и посмотрел на Ермолу. Ермола приказал своим брать нарточки, а сам выступил вперёд, махнул рукой – и они все, а с ними и Маркел, пошли по крепостному двору к тому месту, где тын был ещё не починен, в нём оставалась дыра на три бревна, не меньше. Начал подниматься ветер, замела позёмка. Маркел сердито подумал: а ведь заметёт, зараза.

И он не ошибся. Когда они полезли через пролом в тыне, ветер уже крепко дул в лицо, глаза так и забивало снегом. Выйдя за пролом, они остановились, надели лыжи-ступанцы и только потом пошли дальше.

Но и на ступанцах идти по льду, по реке, было непросто, там же ещё сильней пуржило. Ермола шёл впереди, Маркел за ним. Шли по уже наполовину заметённым следам Лугуева войска. Следы были как от табуна, весь снег сплошь истоптан, и получалась такая дорога шириной сажени в две, а где и во все три. Потом эта дорога по реке свернула вправо, а сбоку, с левой стороны, показался впадающий в реку замёрзший ручей. Там снег был совсем нетоптаный. Ермола повернул туда, все повернули за ним следом.

– Это что? – спросил Маркел.

– Это Ручей Белого Глухаря, – ответил Ермола, не оглядываясь. – А дальше будет Чёрного. Видишь тамгу?

Маркел осмотрелся и на одном из деревьев увидел мудрёный затёс. Это, наверное, и был глухарь. Маркел спросил:

– Так всё время по затёсам и пойдём?

– Нет, – сказал Ермола. – Затёсов больше не будет до самого мольбища.

И прибавил шагу. Маркел и все остальные прибавили тоже. Так они и шли по льду замёрзшего ручья. Там было немного затишнее, чем на реке, но всё равно мело крепко. Никто ничего не говорил, только иногда стрельцы перекрикивались между собой, это чтобы заменить того, кто тащил нарточки, и всё. Маркел шёл, смотрел в спину Ермоле и иногда поглядывал по сторонам. Там, по обоим берегам ручья, была тайга, но уже не такая густая, как раньше. И берега ручья становились всё ниже и ниже. Мороз крепчал. Так они шли весь день, Маркел крепко продрог, но ничего не говорил. Когда начало смеркаться, Ермола объявил привал. Они разбили табор, развели костёр, поставили шалаши, сварили болтуху, сели есть. Ели молча. Маркел долго терпел, потом не сдержался, спросил:

– А если мы неправильно идём, тогда что?

Все перестали есть, переглянулись. А Ермола утёр губы и ответил:

– Как это мы неправильно идём? Мы идём правильно. По Глухариной тропе. Сначала это мы идём вдоль ручья Белого Глухаря, потом, за горой, будет Чёрный Глухарь, и там в конце Погорелое мольбище. Всё очень просто.

– А дальше как? – спросил Маркел.

– Э! – нараспев ответил Ермола. – Вначале нужно пройти Погорелое мольбище. Боюсь, пропадут там наши денежки.

– С чего это вдруг пропадут? – спросил Маркел.

– Да мало ли! – сказал Ермола и обернулся на своих стрельцов.

Они все заусмехались.

– Сорок рублей! Такие деньги! – продолжал Ермола.

– Тридцать пять! – твёрдо сказал Маркел.

– А не пойдём за тридцать пять!

– А не идите!

Ермола покосился на стрельцов, поулыбался и сказал:

– И не пошли бы. Да ведь обещали. – И спросил: – А где твои деньги, с собой?

– В Москве, – сказал Маркел. – Пятнадцать рублей. И у воеводы двадцать. Всего тридцать пять. Вернусь, получите. А не вернусь, не обессудьте.

И он опять взялся за болтуху. Сидел, ширкал ложкой по дну миски. Потешаются они над ним, думал Маркел, хотят запугать. И, усмехаясь, ел. А как доел всё до дна, даже дно выскоблил, так сразу отставил миску, встал и сказал, что время позднее, солнце зашло, пора ложиться.

Они разлеглись по шалашам. Маркел почти сразу заснул от усталости. Ему снилась Москва, ряды на Красной площади, Параска себе что-то покупала, Маркел платил, денег было много, на душе легко…

И вдруг опять заболело в боку. Маркел сразу проснулся, открыл глаза, через прореху в шалаше глянул на звёзды, помрачнел. В боку стало ещё больней. Эх, только и подумалось, святой Никола, не оставь меня, мне же для себя ничего не нужно, мне только бы Параска была радая, да Нюську выдать за какого-нибудь стольника, или хотя бы сотника, чтобы непьющий был, чтобы не бил, чтобы велись у них детишки, чтобы…

Эх! Опять заболело в боку. Зачем он, подумал, тогда лез? Пусть бы Иван лез первым, это же было его дело, вот и пырнули бы Ивана, а так полез Маркел, дурак ты дураком, выла Параска, зачем ты высунулся, кто тебя просил…

Маркел положил руку на рану, рана согрелась, и Маркел заснул, теперь уже до самого утра.

Назавтра день выдался пасмурный, ветреный. Когда они утром сели перекусывать, снег так и сыпал в миску, миска быстро остывала.

– До мольбища, – сказал Ермола, а он сидел рядом, – ещё три дня ходу. А дальше куда?

Маркел ничего на это не ответил, взял сухарь, обмакнул его в болтуху, обкусил, задумался. Ермола больше ничего не спрашивал.

Перекусили, встали, пошли дальше, опять по ручью. Ручей был как ручей, до дна промёрзший. Ни зверей, ни птиц, нигде видно не было, также и никаких следов нигде не замечалось. И тишина стояла, как во сне. Шли молча. Шли весь день, продрогли очень сильно. Когда вечером остановились на привал, Маркел вспомнил вогулов и их гриб, пун называется, но спрашивать о нём не стал. Опять развели костёр, перекусили, всё это почти молча, за пустыми разговорами, и легли спать по шалашам.

Но сон не шёл и не шёл. Маркел старался дышать ровно, как заснувший, а сам думал о разном. А тут ещё и бок скрутило. Маркел терпел, только посапывал.

Вдруг вдалеке послышались удары бубна. Бубен бил ровно, не спеша, и бил всё громче и громче, потому что быстро приближался. Сейчас, подумал Маркел, бубен будет совсем рядом, надо будить своих, как можно спать при таком грохоте, почему никто не просыпается? Да пусть хоть кто-нибудь повернулся во сне, так ведь нет! Лежат как покойники!