Сергей Булыга - Золотое дело

И он шёл себе и шёл, то прямо, а то поворачивал. Небо всё темнело и темнело, сыпал снег, мороз был небольшой, лёд ровный. Нарты катились легко, Баба покачивалась вправо, влево, но не падала. А тем временем небо совсем потемнело, стало чёрным. Когда же я так дойду, думал Маркел, давно должен был дойти, если бы шёл к берегу, а если я иду по стрежню, то никуда никогда не дойду, а выйду к морю и там подохну, как пёс. Ну и подохну, так подохну, думал он, но, может, ещё и дойду, куда надо. И так он шёл и шёл, не останавливался, потому что знал, что если остановится, то сядет, а сядет, то ляжет, а ляжет, замёрзнет. Но и если он будет идти, то скоро выбьется из сил и упадёт и опять же замёрзнет.

А голос в голове сказал: а вот и не замёрзнешь, не робей! И он пошёл, как шёл до этого. Шёл, шёл. Потом уже чуть брёл. Оглянется, посмотрит на Бабу, не свалилась ли она, и идёт дальше. А вокруг был только один снег.

И уже только под утро, когда начало светлеть, Маркел вдруг увидел впереди кусок бревна. Бревно было вмёрзшее в лёд. Значит, это топляк, радостно подумал Маркел, значит, это берег! Может, тут Ермола со стрельцами! Маркел потащил нарты на берег. Но чем дальше, тем берег был круче, Маркел выбивался из последних сил, но больше не мог тащить! Да и Баба чуть держалась, ещё, думалось, немного – и она упадёт и убьётся. Маркел не выдержал и закричал:

– Ермола! Ермола! Сюда!

И упал. Отполз к нартам, обнял Бабу и застыл. Потом ещё раз прокричал:

– Ермола!

И больше кричать уже не мог. Лежал и ждал, что будет дальше. Долго ждал. Потом наконец сверху послышались шаги. Маркел радостно перекрестился…

И увидел – вверху, на бугре, стоят тени. Тени были серые, неясные, шёл мелкий снег. Потом от них послышался Ермолин голос:

– Маркел, ты это?

– Я, – сказал он, поднимаясь и держась за нарты.

Тени начали спускаться вниз, и теперь Маркел ясно видел, что это и в самом деле Ермола со своими стрельцами. Они спускались медленно и, не дойдя шагов пяти, остановились и стали смотреть то на Маркела, то на Бабу. Но саму её они конечно же не видели, она же была плотно увернута в шкуры.

– Что это у тебя, она, что ли? – спросил Ермола.

– А кто же ещё?! – сказал Маркел. И тут же прибавил: – Чего стоите? Помогли бы!

Он взял с облучка верёвку, бросил им, они её поймали. Маркел велел тащить, и они потащили. Берег был крутой, нарты тяжёлые, Маркел шёл рядом с нартами, придерживал, чтобы они не обернулись. Стрельцы едва втащили нарты на бугор и остановились, отдуваясь.

– Чуть не сдох, – в сердцах сказал Ермола, опять повернулся к Бабе и спросил: – Она, что ли, в самом деле золотая?

– Деревянная она, – сказал Маркел. – Это вам так в горку показалось.

– Ага, конечно! – закивал Ермола. – А зачем тогда её так увернул?

– От дурного глаза.

Ермола скривился, сказал:

– Дурней, чем у неё, не сыщешь. Давай, разворачивай, показывай.

– Всю не могу, – сказал Маркел. – Это государево дело. Могу только так, чтобы не думали, что я кривлю.

И он немного расслабил ремни, сдвинул шкуру. Открылась часть лица – глаз и щека, всё это золочёное, конечно. Стрельцы от неожиданности замерли, а кое-кто даже попятился. Один Ермола не сробел. Он шагнул ближе, подступил почти что к самой Бабе, присмотрелся и сказал:

– Так какая же она деревянная?!

– Да, деревянная, – сказал Маркел. – Это она только сверху золочёная.

Ермола поднял руку, хотел было дотронуться, но передумал, сказал просто:

– Золочёная. И неживая. А болтали!

Маркел ничего на это не ответил.

– Где ты её взял? – спросил Ермола.

– В пещере, где ещё, – сказал Маркел. – Она там одна сидела. И никого там больше не было, и ничего.

– А щовал горел?

– Горел. Огонь шёл прямо из земли, без дров.

– И никого-никого? – недоверчиво спросил Ермола. – Ни сторожей и ни шамана даже? Побожись!

– Я, – строго сказал Маркел, – на службе, я божусь только своему боярину, у нас такой порядок.

Ермола оглянулся на своих стрельцов, стрельцы молчали, и, опять повернувшись к Маркелу, сказал:

– Нехорошо это. Ушли они, а ты пришёл, взял и ушёл. Они вернутся, пойдут за тобой, по следам. Придут к нам. И что?

– Кто они? – спросил Маркел.

– Её сторожа, – сказал Ермола. – А сторожа у неё – ого-го! Самоеды! Слыхал про таких?

– Слыхал, как не слыхать, – сказал Маркел. – Только при чём они? Никого там не было, и ни следов, и ничего!

– Ладно, – сказал Ермола. – Что теперь? Теперь нам надо ноги уносить, пока ещё не поздно. А Бабу эту… – И он посмотрел на неё. – Бросить её надо было бы… Да дело царское. – Ещё подумал и сказал: – Ладно, давай заматывай обратно.

Маркел начал заматывать. И когда он поправлял ремень, ему показалось, что Баба моргнула. Маркел про это промолчал. А стрельцы тем временем опять взялись за верёвку, рванули тащить… А нарты даже не сдвинулись!

– Тяжеленная! – сказал Мартын. – Так, может, она и вправду золотая?

– Нет, это полозья прилипли, – сказал Карп. – Прихватило морозом. Тащите!

Потащили, но с большим усилием.

– Не хочет уходить, – сказал Ермола. – Своих сторожей ждёт, скотина. Давайте, давайте, пока они нас не сожрали!

Стрельцы потащили нарты всё быстрее и быстрее. Маркел шёл сбоку и присматривал, чтобы Баба не свалилась. Ермола, шедший рядом, усмехался, а потом спросил:

– Что в самом деле никого там не было?

– Никого, – сказал Маркел. – но место там гиблое, конечно. Всякая чертовщина мерещится. Как будто дурных грибов нажрался.

– Тебе ещё свезло, – сказал Ермола. – А были бы там самоеды, они тебя сразу сожрали бы. На том щовале прикоптили, а после…

И не договорил, перекрестился. Маркел молчал. Зато Ермола продолжил:

– Я тоже раньше в них не верил. Думал, брехня это. А потом поверил. Лысого шамана помнишь? А черепа на его мольбище?

Маркел только вздохнул.

– Вот то-то же, – сказал Ермола. – Зря мы сюда полезли, прости, Господи, и как теперь вылезать? Я бы бросил эту деревяшку, чёрт с ней, да после что говорить? Воевода спросит, где она, мы промолчим, а ты же молчать не будешь! Ты же сразу ляпнешь. Ты же опять будешь говорить, что ты на службе, что тебе нельзя кривить. Так, может, нам тебя здесь сразу…

И замолчал, и усмехнулся. Маркел тоже усмехнулся и сказал:

– Это уже как Бог решит, кому отсюда выйти, а кому нет.

– Ну-ну! – насмешливо сказал Ермола. – Бог! Вот кого стал вспоминать! А сам с нечистыми стакнулся!

– Я не стакнулся, – ответил Маркел, – а я здесь по государеву делу. А ты у меня на службе. Будешь язык распускать, я тебе его вырву. Без ножа!

И он показал свою руку! Растопырил пальцы, как его учил Ефрем Могучий, лучший на Москве палач! Ермола сразу присмирел, сказал:

– Но-но! Выискался! Тоже мне!

И замолчал, прошёл вперёд, и весь оставшийся день шёл впереди и к Маркелу больше не вязался. Также и Маркел шёл молча, никого не цеплял, помалкивал, вспоминал про самоедов, хмурился и порой даже оглядывался.