Маргита Фигули - Вавилон [litres]

Был запасен и провиант – припасов хватило бы на несколько лет: в амбарах лежало зерно, в сушилках – мясо, в ларях – мука, в надежных хранилищах – соль, коренья, финики, фиги, масло и вино. Кроме того, меж стенами, опоясывающими город двойным кольцом, оставалось столько пахотной земли, что урожай с нее мог бы прокормить жителей в течение целого года.

Городу городов нечего бояться. Силой его не взять, измором не одолеть…

Вера в это была неколебима.

Разногласия вызвал лишь вопрос о том, где надлежит дать сражение Киру – у стен города или на подступах к нему.

– Разумеется, на подступах, – убеждал Наби-Иллабрат, – так мы отдалим штурм городских укреплений, которые как можно дольше должны оставаться нетронутыми.

– Нет, милый Наби-Иллабрат, – возражал Набусардар, – нам выгоднее встретить неприятеля у самых стен. Стоит ли подвергать войска опасности на голой равнине, если можно укрыться за стенами? К тому же, чтобы выиграть сражение в открытом поле, нужна хорошая конница, а наша, как ты сам знаешь, оставляет желать лучшего. Пожалуй, она попросту слаба в сравнении с отменной персидской конницей, которая теперь еще более усилилась за счет мидийских и лидийских всадников.

– Если ты придаешь такое значение коннице и опасаешься персидской кавалерии, то, пожалуй, светлейший, твое решение правильно.

– Безусловно правильно, – с уверенностью подтвердил Набусардар, – вряд ли можно рассчитывать, что Кир отважится взять Вавилон неожиданным приступом. Ему придется удовольствоваться длительной осадой, для того мы и опоясали город преградами, чтобы как можно дольше сдерживать неприятеля.

– По здравом размышлении, непобедимый мой повелитель, я вынужден признать основательность твоих доводов. Право, глубокие рвы, наполненные водой, утыканные острыми кольями волчьи ямы послужат отличной ловушкой для солдат Кира. Не понеся урона, мы будем посмеиваться да глядеть с валов, как тонут враги во рвах, словно крысы, как кони их вспарывают себе животы на острых кольях.

Слова Наби-Иллабрата вызвали оживление и улыбки.

– Да, решение дать бой у городских стен пришло как-то сразу, – снова заговорил Набусардар, – гораздо больше меня заботит север, нужно не мешкая послать туда подкрепление.

– Отчего, Непобедимый? – откликнулся военачальник Унну-Мун. – По-моему, ты напрасно так тревожишься о севере.

– И я так думаю, – подхватил Аокудам.

– Вы забываете, – горько усмехнулся Набусардар, – что Мидийская стена, по сути дела, в руках Эсагилы, которая, пережив разгром, теперь ничем не погнушается. Во главе ее солдат стоит Сан-Урри, а он пойдет на все.

– Да, войско к Мидийской стене нужно отправить немедля. Я не хочу кого-либо упрекнуть за то, что дело еще не сделано, но отрядам следовало бы уже находиться в пути, – заявил один из военачальников.

Набусардар нахмурился. Какая дерзость в присутствии верховного военачальника его величества царя Валтасара! Набусардар недовольно взглянул на смельчака.

Но тот не дрогнул под его пристальным взором, стоял прямо и бесстрашно глядел в глаза верховному военачальнику. Его мужественное лицо, дышавшее спокойной решимостью, отражалось в зрачках Набусардара.

– Исма-Эль, предводитель лучников? – спросил Набусардар.

– Ты не ошибся, я Исма-Эль, предводитель лучников, назначенный тобою, Непобедимый, и готовый служить тебе верой и правдой до последнего вздоха.

– Я разделяю твои опасения, – уже спокойнее заметил Набусардар, – и я был бы доволен, если бы отряды уже находились в пути. Но я не мог послать необученных солдат. Защита Мидийской стены – задача очень ответственная. Собственно, на ней зиждется безопасность всего государства.

Он провел ладонью по лбу и потер пальцами нестерпимо ломившие виски – казалось, в них вгоняли железные скобы.

В правом углу зала предводитель щитников шептал склонившимся к нему военачальникам:

– Уж не злая ли Лабарту надоумила его насчет этой Мидийской стены?

– Видно, тут не все в порядке, – кивнул начальник пращников.

– Вот-вот… – согласился начальник тяжелой пехоты.

– Что ты имеешь в виду – его или Мидийскую стену? – спросил предводитель копьеносцев.

Набусардар опустил руку и вопросительно повернулся к Наби-Иллабрату: не упустили ли они чего-нибудь?

Нет! Все обсуждено до малейших подробностей. Остается лишь назначить военачальников для проверки двухсот городских ворот. Девять главных Набусардар осмотрит сам.

Забот у верховного военачальника прибавлялось – одна серьезнее другой. Порой Набусардара охватывал страх: что, если он не выдержит нечеловеческого напряжения и тогда все труды его пойдут прахом?

В изнеможении он дал Наби-Иллабрату знак отпустить собравшихся.

Наби-Иллабрат обратился к присутствующим:

– Именем его величества царя Валтасара, царя царей, высокородного наследника властелинов Шумера и Аккада…

Дальнейшего Набусардар не слышал: свинцовая усталость охватила его. Слова не доходили до слуха, подобные слабому дуновению ветра, бессильного шевельнуть листом на дереве, подобные стоячей воде, в которой замерло течение, подобные иссушенной зноем земле, в которой не осталось ни капли животворящей влаги.

Он не слышал слов Наби-Иллабрата и перенесся мыслью к лазарету при храме бога Эа, который он посетил накануне. Там под наблюдением эсагильских лекарей дочери вавилонских сановников и богачей приготовляли лекарства, мази и повязки для его воинов. Девушки нарезали полосами белое льняное полотно, беря их осторожно, словно уже касались израненных тел защитников города.

Близилась пора взимания податей.

Храмовые сборщики отправились по ближним и дальним деревням в сопровождении солдат, которым надлежало защищать их при исполнении столь тягостных обязанностей, – времена были неспокойные!

Отряды вызывали смятение жителей и вместе с тем вселяли страх и предчувствие еще больших бед.

Один из самых многочисленных отрядов появился ранним утром на пыльной дороге, ведущей к деревне Золотых Колосьев. Впереди двигались вооруженные мечами и луками конники, за ними – повозки, куда должны были ссыпать зерно и складывать бурдюки с вином и кожи. За ними следовал нестройный ряд погонщиков скота с бичами и палками в руках: на обратном пути им предстояло перегнать отобранных у крестьян овец и коров в усадьбы, принадлежавшие храмам.

Первым увидел солдат Сурма, который пас овец на опушке Оливковой рощи. Мигом сообразив, в чем дело, он загнал стадо подальше в чащу, чтобы никто не смог его обнаружить. Но ему не сиделось в лесной тиши. Мысль о том, что ожидает его единокровных братьев, не давала ему покоя. Ему были памятны бесчинства сборщиков, нагрянувших в деревню несколько месяцев тому назад, и он мог себе представить, что они примутся творить теперь, когда Эсагила в наказание повысила налог на одну четверть, а людям платить нечем. Если бы кто приглядел за овцами, он не мешкая побежал бы в деревню.