Маргита Фигули - Вавилон [litres]

– Связать его, связать! – крикнул чей-то голос.

Многие из горожан, проходивших в это время через Ворота Иштар, останавливались поодаль и наблюдали, как бунтует потомок иудейского царя.

– Взять его! – прозвучал приказ.

Солдаты подхватили Зоровавеля под руки, силясь оторвать от железных прутьев, в которые он судорожно вцепился, дюжий стражник тщетно пытался разжать его пальцы.

– Отрубите ему руки! – посоветовал кто-то.

Тотчас из толпы выступил косматый детина с топором в руках. Встав боком к клетке, он замахнулся, но топор выскользнул у него из рук и отсек ему пальцы на собственной ноге.

Толпа ахнула.

– Это он, – указывали из толпы на проповедника, – он всему виной! Он приворожил его руки к прутьям.

– Бейте его камнями!

– Успокойтесь, халдеи, – сказал спутник Зоровавеля. – Имейте жалость к человеку. Разве вы не видите, что его схватила корча?

– А ты кто такой? – послышались голоса.

– Я его знаю, – сказал один из стражников. – Это он внушал своей пастве, будто Кир вызволит их из плена.

– Я шел следом за ними до самых ворот, – молвил маленький горбун, – и слышал, как он уверял Зоровавеля, что тот увидит Иерусалим, станет его владыкой и будет свидетелем падения Вавилона.

– Свидетелем падения Вавилона? – возмутились в толпе.

– Наши воины уже поджидают Кира на стенах с самыми острыми в мире мечами.

– Храбрейшие уже готовы достойно встретить персов!

– Да обрушится на него гнев царя!

– Да свершится над ним суд Валтасара!

Стражники связали проповеднику руки и потащили, отгоняя зевак. Вавилоняне плевали в него, швыряли поясами, сандалиями, всем, что попадало под руку.

Когда конвой скрылся из виду, простоволосая женщина с витыми серьгами в ушах сказала, указывая на Зоровавеля:

– А с этим мы разделаемся сами!

Внук Иоакима слышал вопли женщин и приближающийся топот ног. Обладай Зоровавель силой, он отбился бы от них, но он чувствовал лишь беспредельную слабость. Железные прутья клетки слились перед глазами; светлая полоска неба померкла, и все вокруг закрыла темнота. Из темноты на землю, где он стоял коленопреклоненный, дождем брызнули звезды и погребли его под собой, словно желая защитить от людской злобы и ненависти.

Зоровавель повалился на решетку, прижавшись лбом к прутьям.

– А ну, тащи его на башню! Пусть поглядит, какое у Вавилона войско! – кричали люди.

– На стену его!

– За ребро!

Зоровавеля порешили вздернуть на Башне Иштар, самой неприступной твердыне Вавилона. Пять колец мощных стен окружали ее, два металлических засова намертво запирали ворота. Высокие стены с башнями служили предостережением любому врагу; укрывшееся в них войско, храбрейшее в мире, грозило ему погибелью.

Один из халдеев бросился в караульное помещение и, вынеся оттуда веревку с железным крюком, подбежал к Зоровавелю, чтобы подцепить его за ребро.

Толпа ликовала.

Но когда возбуждение достигло высшей точки, когда Зоровавелю обнажили грудь, сорвав одежду, с севера донеслись звуки чужеземных горнов. Стук копыт и лязг оружия послышались у ворот Царского города – четыре персидских всадника, послы Кира, явились с предложением заключить мир, если Вавилон добровольно сложит оружие. Спешившись – по священной Дороге Шествий не смел проехать ни один всадник, ни одна повозка, – послы торопливо зашагали от Въездных ворот к Воротам Иштар, чтобы оттуда последовать к царскому дворцу и не мешкая исполнить поручение своего владыки.

Изумленные халдеи оставили Зоровавеля, прислушиваясь к незнакомым звукам труб. Невесело стало вавилонянам, зловещее предчувствие омрачило их лица.

Первым опомнился прокаженный, гончар Иллигара.

– Что это значит? – обратился он к стоявшим у стены солдатам.

Послы Кира стремительно приближались, сопровождаемые халдейским военачальником.

Начальник стражи смотрел на них в немом удивлении. Так вот чьи горны повелевали прохожим посторониться! Он укрылся в караульном помещении и, вытаращив глаза, наблюдал оттуда за горделивой размашистой поступью персов.

Забыв про Зоровавеля, халдеи покинули Ворота Иштар и устремились в город, чтобы разнести весть о прибытии послов в царский дворец. С чем пожаловали они в Вавилон? Неведение будоражило пуще всего. Толпа в воротах мигом рассеялась, остался лишь мужчина с крюком на веревке. Но вот и он швырнул веревку на землю и побежал вслед за остальными.

А Зоровавель по-прежнему стоял на коленях перед доской Мардука. Голова его приникла к железным прутьям, белый бурнус из тонкой шерсти спал с плеча. Раскаленные камни мостовой впивались ему в колени. Его заставило очнуться жужжание пчелы, искавшей спасения от палящих лучей в тени зарешеченной ниши. Зоровавель ухватился за прутья, пытаясь подняться. Железо обожгло ему ладони. Он попробовал опереться о стену, но и камень был раскален. Все вокруг испускало жар впитанного за тысячелетия солнца. Жар исходил уже не столько от неба, сколько от земли, в которую солнце глубоко пустило корни своих лучей. На каждое прикосновение земля безжалостно отвечала ожогом. Отсюда во что бы то ни стало надо уйти.

Начальник стражи сжалился над Зоровавелем и, подхватив его под руки, помог подняться. Однако онемевшие от долгого стояния на коленях ноги не держали Зоровавеля. Тогда стражник обхватил его руками и потащил к караульному помещению, доверительно шепча:

– Не бойся меня, некоронованный царь Иудеи, я свой. Я стоял с полком неподалеку от канала Хебар и полюбил там еврейскую девушку Зилу. На горе мне, нас разлучили. Нынче Хебар в руках Кира…

– Вот как? – прошептал Зоровавель.

– А только что к Валтасару прибыли персидские послы. Ты, верно, заметил их?

– Нет… я ничего не видел, я знаю только одно – опасно взывать к Мардуку и быть там, где пребывает он. Он сделал меня хромым и лишил зрения.

– Тсс… – вздрогнул стражник, – сюда идут…

По лестнице мимо гигантских каменных львов двигалась процессия прислужниц, в центре которой мускулистые, бронзовые от солнца невольники несли инкрустированный золотом паланкин благородной Телкизы. Справа от него шла коварная рабыня Гемеза, слева – рослый музыкант, игравший на флейте грустную песню островитян об отвергнутой любви.

Телкиза полулежала на подушках, и ресницы ее дрожали от затаенной муки. От невидимых слез воспалились ее глаза. Печальная песня надрывала ее и без того изболевшуюся душу. Но пытка эта доставляла Телкизе мучительное наслаждение, чем больнее – тем слаще. Телкиза страдала от одиночества.

Когда они поравнялись с караульной, Гемеза наклонилась к своей повелительнице:

– Взгляни, благородная госпожа, – и, раздвинув плотную завесу, указала на Зоровавеля.