Маргита Фигули - Вавилон [litres]

– Не хотим войны, не желаем войны! – прервал Набусардара новый выкрик.

Но в нем уже не было прежнего ожесточения, и крик растаял в огромном помещении.

Набусардар словно и не слышал его и говорил, воодушевляясь все больше:

– Хорошо вооруженного неприятеля остановит только хорошо оснащенная армия.

– Верно! – воскликнул Валтасар и храбро поднялся с трона.

– Желаем жить в дружбе и мире с соседями, – кричали жрецы.

В зале стоял взволнованный гомон. Но Набусардар, перекрывая голоса жрецов, вызывающе воскликнул:

– Разве мало натерпелся халдейский народ под ассирийским, эламским и египетским игом? Разве свобода и рабство – одно и то же?

– Разве свобода то же, что рабство? – гневно повторил за ним царь.

Свобода и рабство – не одно и то же.

Разве можно сравнить свободу с рабством!

Соглашаясь, первым кивнул верховный судья Вавилона Идин-Амуррум, за ним сановник по хозяйству, грудь которого, словно панцирем, защищена наградами предков.

Больше никто не возражал Набусардару вслух, и царь вздохнул спокойней.

Жрецы, поднявшие мечи на Валтасара, отступили от трона.

– Халдеи, – уже тише продолжал Набусардар, – свобода и рабство – не одно и то же. Вы хотите остаться и в будущем свободными гражданами, а не рабами персов. Это и мое желание, и я клянусь здесь памятью моих великих предков, что хочу отдать жизнь ради спасения моей и вашей отчизны, которой угрожает враг. Сейчас я обнажил меч государя, отстаивая его и свою жизнь, но это не значит, что я боюсь смерти. Я защищался, ибо если уж умирать, то за честь народа. Если достопочтенные советники и служители Эсагилы думают иначе, то я заявляю, что никогда не соглашусь с ними. Народ, который гордится перед всем миром тем, что в его жилах течет кровь Саргона Аккадского, Хаммурапи и Навуходоносора, должен подкреплять свои слова делом. Или нет в Халдейском царстве металла для мечей? Или в сердцах сыновей Вавилонии не стало доблести и мужества и им довольно величия и славы предков? Если мы не сумеем постоять за себя, мы погибнем. Так я считаю и никогда, ни перед чем не отступлюсь от своих слов.

Если сыны Вавилона из трусости изменят родине и отдадут ее врагу, то я, даже если останусь совсем один, буду биться против целой армии персов и отвоюю для себя хотя бы столько места, чтобы было где погибнуть с честью.

– Да живет вечно великий Набусардар! – неожиданно раздался восторженный крик.

Прежде чем вельможи успели разглядеть, кому принадлежало горячее восклицание, к Набусардару вдоль стены под светильниками торопливо прошел неизвестный человек. Он упал перед полководцем на колени и, обнажив грудь, сказал:

– Господин, я вместе с тобой хочу отвоевать столько места, чтобы было где погибнуть с честью за свой народ.

– Киру! – изумился Набусардар.

– Да, это я, господин. Чему ты удивился? Разве я не поклялся тебе быть всюду, где будешь ты, чтобы защищать тебя?

– Киру!

– Да, господин, – еще раз кивнул Киру, – каждый халдей должен следовать за тобой.

Тут писец главного казначея положил на стол свою табличку и резец и тоже приблизился к Набусардару. Он опустился на колени рядом с Киру и попросил:

– Прими и меня, господин, я тоже халдей, халдей телом и душой.

– Меня тоже, – встал рядом с ним телохранитель первого советника.

Зазвенели награды на груди сановника, ведающего хозяйством страны, он поднялся с кресла и заявил:

– Пробил и мой час, светлейший. Не умереть, но победить персидского Кира хотел бы я вместе с тобой и твоей армией.

– Да, победить врага нашей отчизны, – поднялся верховный судья Вавилона, – я с тобой вместе, досточтимый, шестеро моих братьев тоже с тобой.

– Да живет вечно свободная Халдейская держава! – воскликнул сановник, в ведении которого были пошлины, взимаемые по всей стране. – Да живут вечно царь Валтасар и верховный военачальник его армии, непобедимый Набусардар!

Валтасар и Набусардар смотрели все уверенней и радостней.

– Да живут вечно! – уже дружно пронеслось по залу.

Это были голоса сановников, убежденных Набусардаром.

Но немало оставалось таких, для кого убедительными были лишь золото да соображения личной выгоды.

К их числу принадлежал и распорядитель протокола, который слушал страстную речь Набусардара, думая о своем:

«Народ… это ведь каждый из нас. Народ… это и я сам. В интересах народа не следует выступать против более сильных персов, это не в моих интересах. Если начнется война, всех иноземцев вышлют. Одним из первых будет и мой зять, ведь лидийцы теперь служат в армии Кира и потому считаются врагами Халдейского царства. Не будет войны, не вышлют иностранцев, а служить все равно кому: Набониду или Валтасару, Валтасару или Киру».

Хранитель печати все еще переживал обиду на Валтасара, который подарил ему вместо перстня с тифонским рубином золотой кинжал, а им даже не похвастаешься перед остальными. Валтасар был ему ненавистен, и он решил всегда выступать против того, что угодно Валтасару. Валтасар за войну и укрепление армии, значит он против войны и армии. Но Эсагила отказалась утвердить его сына жрецом храма в Ларсе, поэтому он выступит против Эсагилы. Эсагила же и слышать не хотела о войне и о создании великой армии царя. Обида на Эсагилу оказалась сильнее, и хранитель печати в глубине души согласился на то, чтобы была война и чтобы Валтасар создал армию, которой не имел еще ни один властелин мира.

В самом трудном положении оказался сановник по делам правосудия, который помимо поместья принял от Эсагилы золото, обязавшись поддерживать Эсагилу против царя. В то же время он дал честное слово своей жене Ноэме, которая приходилась сестрой Набусардару, что не поддержит Эсагилу. Лицо его менялось по мере того, как одна ситуация на заседании сменялась другой, а единственным спасением был для него парик с затейливо уложенными локонами, за которыми он прятал свою нечистую совесть.

Главный казначей еще не пришел ни к какому выводу. Но ему казалось, что было бы неплохо поддержать Валтасара, добивающегося войны, в которой царь, пожалуй, может и погибнуть. В этом случае, кроме золотого скарабея, ему, возможно, удалось бы завоевать и сердце несчастной царицы.

Сановник, ведающий дорогами, не особенно вникал в то, что говорили жрецы и Набусардар. В который раз он повторял про себя речь, записанную его писцом на золотой табличке. Он больше всего беспокоился о том, чтобы не пропустить своей очереди и чтобы все его фразы прозвучали как можно отчетливее и убедительнее, иначе ему не удастся привлечь внимание царя.

Сановник по внутренним делам, дрожа за свою должность, ждал, когда ситуация окончательно прояснится, чтобы примкнуть к сильнейшим. Он старался прежде времени не встретиться взглядом ни с верховным жрецом, ни с Валтасаром.