Валерий Осипов - Избранное

На следующую ночь наши учителя (после девяти бомбежек и обстрелов, в которые мы попали на шоссе) привезли нас, закостеневших в тупом равнодушии ко всему на свете, на какую-то железнодорожную станцию. Дальше на машинах было ехать бессмысленно — могли погибнуть все, а железная дорога защищалась все-таки зенитной артиллерией.

С огромным трудом наши учителя (на голове у некоторых из них появились седые пряди за последние сутки) договорились с начальником какого-то следующего в Москву товарного эшелона, и нас беспорядочно рассовали по теплушкам, в которых везли станки и скот. И те из нас, кто попал в скотные вагоны, в следующие два дня, которые мы тащились до Москвы, немного отогрелись и отошли душой около коров и лошадей.

Все железнодорожные станции по дороге на восток были охвачены пожарами. Несколько раз мы снова попадали под бомбежки, но из теплушек никто уже не выходил.

Ночью, когда мы подъехали к Москве, что-то сильно горело впереди нас. Огромное красное зарево кумачово разлилось по всему горизонту, и казалось, что это кровоточит вся Москва, вся страна, получившая тяжелое ранение своей кровеносной системы, но уже зажавшая рукой рану, уже набирающаяся новых сил, уже встающая, багрово и кумачово, во весь рост, до самого неба, для своего грозного отпора врагу.

Так что же такое была эта война, так неожиданно и круто ворвавшаяся когда-то в жизнь каждого из нас — и тех, кто еще живет, и тех, кто уже ушел?

Мне кажется, что я уже ответил для самого себя на этот вопрос.

Ответил, как мог.

А может быть, и не ответил…

Не ответил до самого конца, до беспощадной последней глубины, теряющейся где-то в районе бездонного загадочного мирового океана всеобщего и бесконечного человеческого бытия.

И если не ответил, то потому, что сам еще не все понял в этом простом и сложном вопросе — что такое была эта война?

Наверное, понять это до конца вообще невозможно. Наверное, понять это до конца не дано никому. Это можно только прожить, через это можно пройти, но понять это так же невозможно, как невозможно до конца постигнуть смысл самой жизни.

Надо просто жить — работать, любить, бороться, стремиться, надеяться… И понимание прожитого будет приходить к нам и уходить от нас, будет видеться нам сквозь вечернюю пелену прошлого и утренний туман будущего. И каждый день, каждое утро — вечно — будут возникать перед людьми новые проблемы, новые вопросы о прошлом и будущем и новые ответы на них.

Печальный одиннадцатилетний преображенский мальчик смотрит на меня с фотографии сорок первого года. Многое еще произойдет с ним. Он будет работать, учиться и снова работать, влюбляться, любить, увлекаться, он будет дерзать, рисковать, испытывать судьбу и все время стремиться к чему-то новому, все время надеяться, все время искать свое, единственное и неповторимое.

Потому что жизнь человеческая — не ровное поле и не гладкая дорога, бестревожно уходящая к горизонту. И не всегда она заботливо укатана перед тобой предшествующими поколениями.

В жизни каждому из нас, наверное, многое приходится решать заново и самому, без посторонней помощи, преодолевать подъемы, спуски и крутые повороты своей судьбы.

Тем дороже бывает для человека душевный и гражданский опыт бытия, по крупицам собранный им в драматических личных и общественных обстоятельствах.

Собранный для себя и для других.

Далекая страна нашего детства.

Мерцающими огоньками юности, высокими голосами и чистыми звуками молодости зовет она нас к себе.

Мы все дальше и дальше уходим от нашего детства, а оно приближается к нам.