Константин Масальский - Регентство Бирона

— Сущая истина! — сказал Мурашёв со вздохом. — Из всех гневов женский гнев есть наистрашнейший! Да!… Так, кажется, сказано? Одно средство против него: упражняться в приношении жалобы. Заметь это, Оленька, да прочти ещё что-нибудь.

Он раскрыл в тетради другую страницу. Ольга начала читать: «Не допускай входить любви в твоё сердце, ниже в твои очи. Отвращайся от лица той жены, коя тебя соблазняет. Ничто так не страшно, как приятность и ласковость жены злохитрой. Бойся её приближения и приветливого приёма, бойся её разговора, её глядения и её осязания. Что в другом за ничто признавается, то в ней бедственным могуществом есть: довольно только одного глазом её мигнутия к повалению тебя, одного только волоса к потащению тебя! Самое бегство тебе мало полезно: буде ты увидел её прежде побежания, то не убежишь уже от неё далеко. Обещаваемые ею тебе вещи имеют на её языке крайне бедственное обаяние. С самой той минуты, в которую её увидишь, начинаешь ты бояться, и о весьма скором времени твоего заплакания извещаться».

— Ну уж книга! — воскликнула Дарья Власьевна. — Да не с ума ли ты сошёл, братец? Ещё дочери даёшь читать такие соблазны.

— Полно, сестра! — возразил Мурашёв. — Ты ничего не понимаешь! Какие тут соблазны! Я тебе всё растолкую. Вот, видишь ли: злохитрая жена, то есть не всякая женщина — ты этого на свой счёт не бери — а вообще, особа женского пола. Вот тут и пишется, что «довольно одного глазом её мигнутия к повалению тебя», то есть она — не успеешь мигнуть — даст тебе тычка так, что с ног слетишь. Потом пишется, что «бойся обещаваемых ею тебе вещей и её осязания», — помнится так — то есть не то, да не закрывайся платком, а слушай!

— Полно, братец, полно! Постыдись хоть дочки-то! В печь брошу я эту книгу!

— В печь? Да кто тебе даст? Советы премудрости хочет бросить в печь! Ах ты, безумная! Я ведь знаю толк в книгах-то.

Начался между братом и сестрою жаркий спор, который мог бы вовлечь их в сильную ссору, но дочь помогла отцу защитить избранную им книгу и отстоять его знание в грамотном деле, простосердечно растолковав, что под видом злохитрой жены, вероятно, изображается порок, и что в книге даётся наставление остерегаться этого порока.

— Ну вот, вот! то и есть! — воскликнул с радостью Мурашёв. — Слышишь ли, сестра? Я тебе ведь то же толковал! Что же тут худого? Племянница-то, я вижу, умнее тётушки.

— Скажи: и батюшки! — обиделась Дарья Власьевна. — Не верь, Оленька! Никогда не думай, что ты старших умнее.

Мурашёв хотел возразить, но не нашёлся, лишь проворчал сквозь зубы: «Дура!» и закрыл с неудовольствием «Советы премудрости».

«Сумасшедший! — подумала Дарья Власьевна. — Совсем с ума спятил от своих премудростей!»

— Тётенька! Носит ли фижмы Марфа Потапьевна, приятельница ваша? — спросила вдруг Ольга.

Этот вопрос имел силу громоотвода. Без него сбылось бы сказанное в «Слове о полку Игоревом»: «Быть грому великому!»

В день провозглашения Бирона регентом государства пришли под вечер в гости к Мурашёву капитан Семёновского полка Ханыков с молодым поручиком Аргамаковым, который был страстно влюблён в Ольгу.

— Что так давно не бывали у меня, дорогие гости? — говорил Мурашёв, усаживая офицеров на кожаный диван.

— Не до того было! — отвечал Ханыков.

— Да, да, Павел Антонович! Истинно, не до того! — продолжал хозяин шёпотом. — С позволения вашего, я сегодня с заутрени до вечерни всё плакал да охал.

— Скоро и все заохаем! — заметил Аргамаков.

— Однако же, брат, прежде за дверь посмотри, а потом говори, — сказал Ханыков. — Подслушают, так и впрямь заохаешь.

— Никого дома нет, Павел Антонович. Сестра и дочка ушли в церковь, приказчиков я разослал осматривать мои невские садки, дворник сидит в своей будке на дворе. Домовой, разве, с позволения вашего, нас подслушает!… И всё же не мешает за дверь заглянуть.

Удостоверясь, что в соседней комнате никого не было, хозяин продолжал:

— Правда ли, мои батюшки, что Бирон будет царством править? Слышал я и объявление, да всё как-то не верится. Что за напасть такая?

— Уж нечего говорить! Времена! — сказал Ханыков.

— Выходит, что Бирон до сих пор сидел с удой да ловил рыбу: попадались маленькие, иногда и большие, но все поодиночке, а нынче — с позволения вашего — он запустил невод и всех нас, грешных, и маленьких и больших, поймал! Нечего делать! Теперь мы все в его садке. Всякий сиди да жди, когда потащат на сковороду!

— Да ещё молчи при этом, как рыба! — прибавил Аргамаков.

Щука нечестивая! Кит проклятый! — воскликнул Мурашёв, ходя от волнения по комнате. — Из какого омута и каким ветром его к нам занесло! Жили мы без него в раздоле, как белуга в Волге. Вспомнишь, право, как мы, грешные, живали при царе Петре Алексеевиче, или при супруге его Екатерине Алексеевне, Сердце радуется! А е тех пор как завёлся этот иноземец Бирон — чтоб ему, с позволения вашего, щучьей костью подавиться! — всё идёт вверх ногами. Что вы? Что вы? Не бойтесь! Это сестра моя идёт, — продолжал он, подбежав в испуге к окошку и смотря на двор. — Чего вы испугались? Я уж по стуку услышал, что это она.

Вскоре вошли в комнату сестра и дочь Мурашёва.

При появлении Ольги у Аргамакова сильно забилось сердце от радости, как будто он не видел её уже несколько лет, а между тем они виделись не далее, как накануне. Дарья Власьевна, жеманно поклонясь гостям, села на софу, с которой те встали, и начала махать на себя веером.

— Ну что, сестра, много народу было в церкви? — спросил Мурашёв.

— Не слишком много. Всё больше простой народ. Только одну какую-то госпожу я заметила. Должно быть, знатная: большие фижмы и шлейф очень-таки длинный. Трое несли!

— Ну дай Бог ей здоровья! — сказал Мурашёв, которому повседневные разговоры сестры о знатных давно уже надоели. — Шлейф! — продолжал он, усмехнувшись. — А что такое, с позволения вашего, шлейф, и для чего он волочится? Как смотрю я на него, меня всегда берет охота запеть:

Рыбе хвост помогает плавать, а шлейф людям только мешает ходить. Иной, словно невод: так и хочется запустить его в воду!

Ханыков улыбнулся, а Аргамаков, разговаривал в это время с Ольгой, и оба ничего не слыхали.

— При выходе из церкви, — продолжала Дарья Власьевна, — попалась мне знакомая и проводила меня почти до дому. Что она мне порассказала — это ужас!

— А что такое? — спросил Мурашёв.

Она слышала от верного человека, который служит двадцать лет уж при дворе и которому все важные дела известны, что правитель замышляет такие новости! Это ужас! Если он так будет поступать, то не долго усидит на своём месте.

— Вот тебе на! — воскликнул Мурашёв, взглянув на Ханыкова. — Извольте прослушать, как нынче бабы рассуждают. Сестра, изволите видеть, не бывала ещё в Тайной Канцелярии! Ей очень туда хочется.