Гэри Дженнингс - Тропой Предков

— Перенесите его сюда. А вы все отойдите, — велел он любопытствующим.

Поскольку меня всегда привлекало всё связанное с медициной, я с готовностью помог дону Хулио и ещё двоим перенести раненого подальше от торговых палаток, туда, где не толпился народ и было посвободнее.

Дон Хулио опустился на колени и внимательно осмотрел рану.

— В каком положении ты находился, когда в тебя попала стрела?

Дон Хулио говорил по-испански с лёгким акцентом, и я решил, что он, скорее всего, португалец. Множество португальцев приехали в Новый Свет, после того как испанский король унаследовал трон их родной страны.

— Я стоял.

— Ты стоял прямо? Вытянувшись во весь рост? Или слегка нагнувшись?

Раненый застонал.

— Ну, пожалуй, малость нагнувшись.

— Распрямите ему ноги, — велел нам дон Хулио.

Мы распрямили ноги раненого, а затем пришлось сделать то же самое с торсом. Когда раненый оказался в положении, максимально близком к тому, в котором находился в момент ранения, дон Хулио тщательно осмотрел его и прощупал то место, где стрела вонзилась в плоть. Друг раненого выказывал нетерпеливое раздражение, настаивая на ломаном испанском, чтобы стрелу скорее вытаскивали.

Я возразил ему:

— Доктор должен извлечь стрелу тем же путём, каким она вошла, чтобы оставить после неё как можно меньшую рану.

Для меня было очевидно, что бедняга и так получил тяжёлое ранение и дополнительный разрыв мышц для него смертельно опасен. Дон Хулио бросил на меня заинтересованный взгляд. Забывшись, я заговорил не на деревенском диалекте, как во время беседы с Санчо, но на безупречном испанском клириков.

Он кинул мне полреала.

— Сбегай к торговцу тканями. Принеси мне кусок чистого белого хлопка.

Я быстро вернулся с куском ткани. Сдачу я ему отдавать не стал.

После извлечения стрелы дон Хулио наложил на открытую рану повязку, чтобы туда не попала зараза.

— Ему нельзя ни ходить, ни даже ездить на муле, — сказал доктор другу раненого индейца. — Он должен лежать неподвижно, пока не прекратится кровотечение.

Затем дон Хулио отвёл друга раненого в сторонку и тихонько добавил:

— По правде говоря, у него вообще мало шансов выжить, но если вы не обеспечите ему покой, их не останется вовсе. Его нельзя переносить как минимум неделю.

Я увидел, как приятель индейца переглянулся с каким-то человеком. Ни тот ни другой не выглядели крестьянами. Судя по виду, они были léperos, скорее всего, их наняли прямо на улице торговцы для переноски товаров на ярмарку и с ярмарки. Шансы на то, что они останутся с раненым, пока тот не сможет передвигаться, невелики. Как только ярмарка закроется, они бросят жребий, чтобы решить, кому достанутся его сапоги и одежда, размозжат бедняге череп и зароют его в лесу, на потребу диким зверям.

Когда толпа вокруг раненого начала расходиться, я услышал, как один человек, посмотрев в сторону дона Хулио, презрительным шёпотом произнёс:

— Con verso.

Из бесед с отцом Антонио я знал, что conversos, «обращёнными», называли евреев, которые предпочли принять христианскую веру, вместо того чтобы покинуть Испанию или Португалию. В большинстве случаев это обращение имело место несколько поколений назад, но их всё равно считали людьми с дурной кровью.

То, что этот состоятельный доктор, а я принял его за такового, имел, как и я, «дурную» кровь, лишь усугубило мою симпатию к этому человеку.

Покинув ярмарку, я обошёл холм, который некогда был маленьким храмом или местом встречи купцов, и, укрывшись за ним, некоторое время сидел, погрузившись в глубокие раздумья относительно того затруднительного положения, в котором оказался по милости Санчо и Матео. Признаться, меня гораздо меньше беспокоила собственная судьба, чем то, чем это может грозить Целителю. Я, конечно, солгал, сказав Санчо, что Целитель мой отец, но в каком-то смысле не погрешил против истины, поскольку считал его таковым, как и покойного клирика.

Относительно будущей награды я не питал ни малейших иллюзий: едва лишь задание будет выполнено, как нас тут же прикончат — и меня, и Целителя. Один я, скорее всего, сумел бы удрать от этой шайки, но старик ходит медленно, да и без своих ослика и собаки с места не сдвинется. По всему выходило: самое лучшее для меня — это, улучив момент, вонзить нож в жирное брюхо Санчо и надеяться, что Матео ограничится тем, что отрубит голову лишь мне, оставив Целителя в покое.

Приметив на каменной стене руин какие-то знаки, я раздвинул кусты, чтобы прочесть надпись. Целитель научил меня разбирать письмена ацтеков, показывая клочки бумаги с записями, сделанными ещё до Конкисты. Он рассказывал, что управление огромной державой, столица которой находилась в Теночтитлане, равно как и нужды оживлённой торговли, требовали огромного количества документов, а стало быть, и бумаги, поставлявшейся мешикатль в качестве дани.

Надо сказать, что отец Антонио тоже интересовался рисуночным письмом ацтеков и их бумагой. Он очень обрадовался, когда однажды какой-то монах показал ему образчик. Бумагу изготавливали, вымачивая в воде кору фиговых деревьев до тех пор, пока волокна не отделялись от мякоти. Затем волокна отбивали на плоской поверхности, промазывали между слоями клейким веществом и сплющивали, после чего разглаживали и высушивали. Поверхность бумаги высшего качества покрывалась специальным отбеливающим слоем.

Связку таких бумаг, переплетённых вместе, испанцы называли кодексом — это латинское слово обозначало один из типов книги. По рассказам отца Антонио, большинство индейских кодексов было уничтожено в результате фанатичного рвения христианских священников, уцелели лишь немногие. Рисованные картинки были выполнены яркими красками — красной, зелёной, голубой и жёлтой, — и, поскольку я видел лишь несколько страниц, имевшихся у Целителя, я могу только представить себе, что кодексы, спасённые от рьяных священников, были воистину творениями великой красоты.

Алфавита ацтеки не знали и для письма, как и египтяне, использовали картинки-символы. Чтобы понять смысл написанного, нужно было прочесть всю серию рисунков. Для обозначения некоторых предметов использовались их собственные миниатюрные изображения, но в большинстве случаев требовалось нечто более сложное. Чёрное небо и закрытый глаз, например, обозначали ночь, а обёрнутая фигура мумии символизировала смерть.

На каменной стене неподалёку от ярмарки я обнаружил следующее изображение: ацтекский воин в полном боевом облачении тащил за волосы воина из другого города — знак войны и победы. Ацтекский правитель или некий знатный человек, кто именно, я не смог определить, хотя и знал, что у каждого чтимого глашатая имелся личный символ, произносил речь. Это было передано изображением маленького свитка, выходящего изо рта говорящего. Я знал также, что речь изображали болтающимся языком. Выслушав его речь, ацтекские воины направились (на что указывали следы ног) к храму на вершине горы. Храм был объят пламенем, из чего вытекало, что племя, которому принадлежал этот храм, было побеждено.