Колм Тойбин - Дом имён

– Их найдут, – сказала мать, словно все это никак ее не удивляло. – Я все устроила так, чтобы их нашли.

– Всех мальчиков били, с ними скверно обращались, – продолжил Теодот, а остальные робко стояли рядом. – Кое-кто едва не умер от голода.

– К нам это не имеет никакого отношения, – произнесла моя мать.

Теодот едва улыбнулся. Склонил голову и вежливо сообщил, что понимает, почему она так говорит, но он ей не верит. Затем поклонился мне. Но ни он, ни прочие мужчины не смотрели на Эгиста. То, как они себя держали, подсказывало, что Эгист не достоин их презрения.

Через несколько дней двоих мужчин, сопровождавших мальчиков бо́льшую часть пути, пригнали во дворец и подвели к комнате моей матери, как узников. Им велели ждать в коридоре, пока люди, чьи сыновья вернулись, не собрались в комнате, вместе с Теодотом и Митром. Пройдя мимо, я пригляделась к тем двоим: они, казалось, в ужасе. Вновь я вошла в комнату к матери и встала в углу.

Когда тех двоих ввели, мать тут же вскинула руку, чтобы они не заговорили.

– Мы знаем, он сбежал с двоими другими. Нам этого сообщать не нужно. Нам лишь нужно, чтобы вы их нашли, всех троих. Вы наверняка представляете, куда они могли податься, сбежав. Вот что я говорю: отыщите их, приведите сюда. Не больше, не меньше. Никаких отговорок. За дело, сейчас же. Меня это мучит.

Один из них вроде бы собрался заговорить.

– Я не желаю ничего от вас слышать, – сказала мать. – Хотите что-то спросить – задайте вопросы Эгисту, когда будете уходить. Я желаю видеть своего сына, вот чего желаю я. Ничего другого я не желаю слышать. И не желаю, чтобы с ним или с его спутниками скверно обращались по дороге. Услышу от них хоть малейшую жалобу – лично отрежу вам уши, обоим.

Они робко убрались вон, Эгист – за ними. Остальные тоже вышли из комнаты, я подождала, приметив, до чего преисполнена гордости моя мать. Она бережно, нежно гладила себя по лицу, осторожно запустила пальцы в волосы. Неуверенно посматривала по сторонам, словно неуклюжий павлин. Села так, словно давала важную аудиенцию, но способна разогнать просителей в любой миг или приказать такое, что поразит всех духом чистого своеволия и колючей злобы. Заметив меня, она встала и улыбнулась.

– Как чудесно будет вернуть Ореста, – сказала она, все еще поглядывая вокруг себя, на воображаемую толпу. – И, быть может, так даже лучше, что он не вернулся вместе со всеми, чтобы его приветствовала эта свора. Я прослежу, чтобы он прибыл один, а другие мальчики, вероятно, – на день-другой позже.

Она мило улыбнулась. Я едва дотерпела, чтобы убраться к себе. Мне показалось, что она остаток дня будет примерять платья, оглядывать прическу и лицо, чтобы приготовиться к спектаклю, когда придет время встречать Ореста и быть на людях обожающей матерью, которая встречает сына после отлучки.

В последовавшие месяцы Теодот часто приходил во дворец с тем, вторым человеком, Митром. Обоих всегда принимали с почестями, приглашали других людей засвидетельствовать встречу, мать разговаривала с большой вескостью – о том, что следует проявить терпение. И хотя Эгист наблюдал со стороны, провожая гостей, когда приходил срок, они ни разу не обратились к нему и не посмотрели на него.

Мы с матерью часто разговаривали об Оресте и о том, где он может быть. Я знала, что отношения у них с Эгистом натянутые, и потому ела одна и каждый день ходила на могилу и возвращалась с духом отца рядом. Шептала и сестре. Но присутствие Ифигении и моего отца было призрачным, по временам – едва заметным.

Я осознавала напряжение вокруг себя; бывали дни, когда никто не ходил по коридорам дворца, дни и ночи, когда моя мать не покидала своей комнаты, а Эгист казался беззвучнее обычного. Бывало и так, что они никого не принимали, совсем никого. Когда я выбиралась в коридор, стражники стояли недвижимо, как фигуры, обращенные в камень.

Однажды утром меня разбудили мужские голоса. Теодот с Митром собрали еще десятерых людей, те стояли сзади в ряд; они, в свою очередь, привели себе в поддержку домочадцев и челядь. Я вышла мимо стражников на крыльцо и приблизилась к Теодоту. Выяснилось, что моя мать уже некоторое время отказывается встречаться с ним и с Митром, а Эгист велел им не являться во дворец, пока их не призовут.

– Скажи своей матери, что мы требуем у нее приема, – сказал Теодот, а Митр и все остальные рядом закивали.

Я жестом показала им на дворец, подчеркивая, что всем им можно войти свободно, если они того желают. Поговорила со стражниками, сказала, что моя мать выразила желание принять этих посетителей. Обогнала Теодота с Митром и их сопровождение, прошла по коридорам к комнате матери, но их вскоре остановили другие стражники, примчавшиеся отовсюду.

– Пропустите меня, – велела я стражникам.

В комнате мать стояла у окна, Эгист сидел. Они смотрели друг на друга сурово, словно только что прозвучали какие-то трудные слова – или же того и гляди будут произнесены. Оба повернулись ко мне, одновременно злобно и с угрюмым узнаванием.

– Скажи этим людям, чтоб подождали, – проговорила мать. – Приму их, но только двоих.

– Я тебе не посыльная, – сказала я.

Эгист поднялся и воззрился на меня. Это меня напугало, я двинулась к двери. Но, набравшись храбрости, вернулась к матери, встала рядом. Эгист вышел вон, я услышала, как голоса мужчин стали громче. Вскоре они пробились в комнату, во главе – Митр, Теодот – следом. Встали напротив моей матери.

Эгист тихонько пробрался в угол, мать нашла себе место, переместилась на него, как человек, у которого много других важных дел на уме. Устроившись поудобнее, она сосредоточилась на Теодоте.

– Как посмели вы вломиться ко мне в комнату? Вот, значит, до чего все дошло? После всего, что я сделала?

Теодот учтиво улыбнулся. Собрался заговорить, но его перебил Митр.

– После всего, что ты сделала! А что ты сделала? – спросил Митр. Лицо его алело от гнева.

– Я неустанно прилагала усилия, чтобы вернуть мальчиков, – сказала мать. – Когда первые посланные стражи не вернулись, мы отправили других, из наших самых доверенных…

– Это ты похитила мальчиков, – прервал ее Митр. – По твоим приказам это сделали. И своего же сына!

Эгист сердито двинулся на Митра, но его оттолкнули другие мужчины. Мать прижала ладонь ко рту и уставилась прямо перед собой. Когда Теодот попытался заговорить, Митр вновь не дал ему.

– Ты, ты одна убила своего мужа, – сказал Митр, обращаясь к матери лично. – Своей рукой. Своей рукой, ты одна.

Мать вскочила. Кое-кто из пришедших подался к двери и быстро покинул комнату.

– Ты усадила нас ужинать, а его тело уже лежало мертвым, а затем вынудила делать вид, что мы не замечаем твоего удовольствия. Ты заставила нас жить, будто ничего не случилось. Ты запугала нас, чтоб мы помалкивали.