Колм Тойбин - Дом имён

Для этого я решила, что велю портнихе сшить для меня великолепное платье, похожее по силуэту и на ощупь на то, какое некогда носила моя сестра. Каждый день ко мне приходила служанка и заново укладывала мне волосы, другая же приносила притирания и сладкую воду – смягчать кожу. Через несколько недель, когда платье было готово, портниха, ее помощницы и прочие служанки пришли ко мне поглядеть, пока я собиралась.

Оставшись наедине с ду́хами отца и сестры, я надела платье и убрала волосы вверх, чтобы мое лицо было отчетливо видно. Горделиво прохаживаясь по комнате, я ощущала себя под их опекой. Я желала их одобрения до пира в честь Диноса.

Динос был во дворце за несколько дней до зрелища и пира. Его приняли мать с Эгистом, они устроили, как мне сказали, торжественную встречу, где обсуждали снабжение войск и прочую поддержку, необходимую ему, чтобы никаких новых восстаний не возникало. Был и уединенный ужин для него и его отца, на котором, как меня уведомили слуги, он выразил безутешность из-за утраты жены и детей. Но не плакал. Постоянно держался отстраненно, как командующий. Красив, как доложила мне служанка, – едва ли не самый красивый мужчина из всех, каких ей доводилось встречать.

Поскольку мать я в те дни не видела, она передала мне через служанку, что ей будет не очень приятно, если я не явлюсь на пир, хотя по причинам безопасности лучше бы не выходить на улицу до представления.

Я вообразила, как вхожу в обширную трапезную, когда все уже там. Видела, как распахиваются двери, слышала тишину, несколько мгновений, когда никто не разговаривает и легко привлечь внимание к дверям. Видела, как отец Диноса направляется ко мне, расчищает мне путь, пока мы с ним идем к главному столу. И тут, воображала я, Динос поворачивается ко мне.

Служанки возились с моими прической и кожей все время после обеда. Платье забрали на одно последнее исправление, вернули. За час до сбора гостей я была готова. Когда вокруг моих глаз нанесли линии, я велела портнихе и служанкам покинуть меня: мне надо сосредоточиться. Одну служанку, впрочем, я попросила оставаться рядом с моей комнатой, чтобы она сообщила мне, когда соберутся гости.

Постепенно я призвала дух сестры. Коснулась лица, словно это ее лицо. Зашептала отцу. Когда служанка оповестила меня, я была готова. Прошла одна по коридору до трапезной. Отступила, служанка открыла двери, и я вошла в зал, ни на кого впрямую не глядя, но начеку, чтобы перехватить любой взгляд, устремленный на меня.

Первым я услышала голос матери. Она рассказывала о том, как, когда до нее дошли вести о восстании, она тут же воззвала к богам, а затем по совету богов отправила своих самых доверенных солдат помочь Диносу подавить восстание быстро и действенно. Она говорила о богах походя, едва ли не пренебрежительно, и это, подумала я, могли заметить все.

И тут она увидела меня. Я все еще стояла в дверях. На один миг, вскинув взгляд, я посмотрела ей в глаза. Она умолкла.

– О нет, – сказала громче прежнего. – Всю неделю мне говорили, что Электра что-то замышляет, но такого я предвидеть не могла.

Она растолкала гостей, устремляясь ко мне, но между нами все еще оставалось расстояние – достаточное, чтобы она вынуждена была мне кричать.

– И кто за это ответит? – спросила она.

Я поглядела на тех, кто смотрел на меня. Рядом – никого. Двери у меня за спиной закрылись.

– Ох, иди, сядь уже, – сказала она, – пока не слишком многие тебя увидели. Эгист, отведи Электру за стол и составь ей компанию. Или найди кого-нибудь вместо себя.

Эгист пошептал кому-то из своих, тот проводил меня за стол. Я села между ним и кем-то из его друзей, те праздно переговаривались, я отворачивалась или смотрела строго перед собой. Несколько раз устремляла взгляд на Диноса, но он не замечал моего присутствия. Подали многие блюда, произнесли утонченные речи. Вино текло рекой. Для многих гостей, казалось, память об убийстве моего отца поблекла. Но не для меня. Я наблюдала за беседой матери с Диносом, видела, как блестели у матери глаза, когда она рассказывала ему какую-то байку, я смотрела, как она, слушая его, излучает все свое обаяние, и думала об отце, пока тот не стал осязаемее, не присутствовал в этом зале яростнее, чем все эти люди, завороженные моей матерью, ее любовником и их властью.

В конце вечера я ухитрилась уйти, пока расходились остальные. Никто не заметил меня, и я добралась к себе в комнату.

Хотела я лишь одного: знака от отца и сестры, что мой брат все еще жив и вернется. Но я ждала времени спросить, ждала, пока не убедилась, пока не удостоверилась, что, произнеся его имя, не сотрясу воздух попусту.

Однажды я его прошептала. Произнесла это имя. Поначалу – тишина. Дальше я попросила подать мне знак, жив ли он. Встала у двери, чтобы меня точно не потревожили.

Но ничего, никаких знаков.

Позднее я вновь сходила на могилу к отцу. Не сомневалась, что дух сестры все еще со мной. Воздух был грозовой, свет – лиловый. Я ждала у могилы и пыталась приблизиться к духу отца так, как никогда прежде. И вот тогда-то, когда тяжелыми каплями пал дождь, я поняла, что́ произойдет.

Орест жив. Тогда я это поняла. Но он где-то в другом месте, в доме, где ему безопасно, где он защищен. До его возвращения пройдет время. Но увижу я его здесь, на могиле.

Он придет, было мне сказано, и придет вовремя. Мне нужно лишь ждать.

Камни, старательно отобранные, чтобы защищаться от собак из дома в долине, были тяжелы и не давали ускорить ход. Орест с Леандром двинулись в путь ранним утром. Они шагали, и Леандр, рассуждая о стратегии и тактике, так преисполнился пылом, что Орест понял: так он отвлекал их обоих от мыслей о Митре и старухе, о доме, который, что бы ни случилось, они, наверное, больше не увидят.

Приблизившись к месту, где их когда-то окружили собаки, Леандр с Орестом пошли еще осторожнее. Вскоре Леандр через каждые несколько шагов прикладывал палец к губам и знаками показывал, что нужно остановиться и прислушаться. Но доносились лишь прерывистая птичья трель и далекий рев волн, бившихся о скалы.

Достигнув дома, они увидели, что он необитаем, едва ли не в запустении. Замерли, глядя перед собой, а затем – по сторонам. Настороженно прошли по заросшей тропе к двери, Орест пытался услышать собак или коз, но – ничего. Дверь полусгнила и шатко закачалась на петлях, когда он ее толкнул.

Орест восстановил в памяти сцену: человек, его жена, псы, козы, общий дух сельской благости, которому он и его спутники вроде как угрожали. Задумался, чем здесь все закончилось, испугались ли тот человек с женой чего-то или же приняли неспешное осмысленное решение уйти.

Поскольку они предполагали, что на них нападут, что селянин спустит на них псов, как только заметит, и поскольку пришли они напряженные и чрезвычайно бдительные, пустота, которую Леандр с Орестом обнаружили, обернулась едва ли не разочарованием. На миг, перехватив взгляд Леандра, Орест почуял, что его спутник, ничего здесь не найдя, тоже огорчился.