Рудольф Баландин - Миклухо-Маклай

— Какое замечание? Кто его высказал?

— Да ведь то, что вы сказали, было прежде выражено, только короче, Шопенгауэром.

— А! В самом деле! Так он был прав, — проговорил Иван Сергеевич, помолчал и добавил устало: — Вот если бы только старость не сопровождалась слабостью и болезнями...

Было заметно, что длинный разговор его утомил. Миклухо-Маклай поспешил откланяться, высказав надежду увидеться с Иваном Сергеевичем через несколько лет (не сбылось: Тургенев умер в следующем году).

Уходя, подумал, что ему ещё очень далеко до счастья. Впереди было слишком много того, чего хотелось бы добиться. А когда завершишь одни свои работы, потребуется двигаться дальше, добиваться ещё большего.

Тургенев, замечательный писатель, действительно выразил в своих сочинениях всё или почти всё, что желал высказать. От его теперешних слов, а также высказываний Шопенгауэра всего лишь один шаг до индусского афоризма: «Откажись от всего и будешь счастлив».

Выйдя на шумную улицу и видя снующих озабоченных людей, Маклай вспомнил о том, как живут его знакомые папуасы на восточном, не тронутом цивилизацией берегу Новой Гвинеи. Они не стремятся каким-либо образом изменить свою жизнь, не жаждут чего-то сверх того, что у них есть. Сотни, а может быть и тысячи лет живут настоящим, без излишних забот и хлопот, не испытывают разочарования, потому что их не очаровывают иллюзии будущего.

Что же получается? То, к чему приходит мудрый представитель европейской цивилизации на склоне лет, первобытные люди чувствуют постоянно!

Странно, невероятно, но это, судя по всему, именно так. У людей каменного века мало, очень мало личного имущества, а потому им чужда зависть. У них нет потребности в излишнем — кроме необходимого — комфорте, а потому и отсутствует постоянная озабоченность в желании приобрести как можно больше материальных благ. У них нет начальников, а потому никто не стремится занять пост руководящего бездельника.

Избыток желаний — признак недостатка счастья.

Впрочем, смотря о каких желаниях идёт речь. Великий писатель Тургенев на излёте творческих сил, создав великолепные художественные произведения, имеет все основания для успокоения. Он заслужил право на счастье. Но для того, кто не насытился творчеством, в ком ещё есть силы и желание творить, создавать нечто новое, — для того счастье не в покое, а в деятельности.

Жажда творчества дарует счастье независимо от того, чего удалось добиться.

Да, он счастливый человек. Он не торопит время, его радует каждый прожитый день, у него не угасает жажда творчества.

Он нравился женщинам. Не всем, а наиболее разборчивым, тем, которые, приобретя жизненный опыт, не утратили романтических устремлений и надежд юности.

Привлекала его экзотическая внешность, необычайная искренность, незаурядный ум, благородная простота манер и ореол таинственности, исходившей от его личности. Отчасти сказывалось и то, что остро подметил Пушкин:

Так получается отчасти потому, что женщины желают быть привлекательными и если не чувствуют интереса к себе со стороны мужчины, то стараются его пробудить. Но может быть, главное не в этом. У наиболее разумных представительниц прекрасного пола интуиция преобладает над рассудком. Они, что называется, чуют необыкновенного человека.

В чём может проявляться эта необыкновенность? Прежде всего в целеустремлённости не такой, как у обычных, привычных, «нормальных» обывателей. Не стремление удовлетворять свои простейшие биологические потребности, а устремлённость к каким-то иным, высоким и непонятным для постороннего наблюдателя целям.

С женщинами, которым он нравился и которые были влюблены в него, Миклухо-Маклай был особенно откровенным. Он безбоязненно мог исповедоваться им в своих помыслах, говорить о своих убеждениях, твёрдо зная, что всё сказанное останется между ними.

Возможно, Николай Николаевич неосознанно чувствовал свою вину за то, что не мог ответить любовью на любовь, причинял невольно боль любящему человеку. Не считая возможной телесную близость (без любви, только для удовлетворения похоти), он раскрывал — отчасти — свою душу, предлагая самую интимную близость — духовную.

Раньше мы уже знакомились с выдержкой из письма Миклухо-Маклая к мистрис Честер, жене английского администратора острова Четверга близ Австралии. Его свалила лихорадка, больной часто бредил и метался в забытьи, а она ухаживала за ним, выходила его и уже поэтому привязалась к нему и более того — полюбила. В том же письме, в котором он делился с ней своим представлением о счастье, написал и о другом:

«Долг человека, если не вдаваться в частности и отбросить всё побочное, заключается, на мой взгляд, в том, чтобы: а) своевременно определить своё назначение и свои возможности; б) избрать и решить задачу, соответствующую твоим наклонностям и ВСЕМУ запасу жизненных сил, которыми ты наделён от природы; в) продолжить жизнь, то есть вырастить наследников, либо же, если по каким-то причинам вырастить и поставить на ноги своих наследников ты сам не можешь, обеспечить им возможность войти в плодотворную жизнь с меньшими затруднениями, чем входил ты, так как задачи нового поколения более сложные и, следовательно, требуют большего умственного и физического напряжения... Смысл же бытия — в прогрессе, то есть в успешном решении задач времени».

Прервёмся на этом. Надо сказать, что первые два пункта этой программы ему удалось почти полностью осуществить. Во втором из них оставалось только то, что исследователь ещё, как ему представлялось, не исчерпал всего запаса жизненных сил, творческих возможностей.

Единственно, в чём можно поспорить: вряд ли перед КАЖДЫМ новым поколением стоят всё более и более сложные задачи. Бывает и так, что задачи упрощаются: достаточно продолжать достигнутое предыдущими поколениями с огромными трудностями. Хотя в этой простоте таится немалая опасность топтания на месте, забвения высоких идеалов, погружения в трясину потребительства и приспособленчества.

Однако продолжим цитировать Миклухо-Маклая:

«Если бы дети в своём интеллектуальном развитии не превосходили отцов и не были подготовлены к более значительным свершениям, прогресс приостановился бы и человечество с течением времени было бы вновь отброшено в дикость, так как всё уже достигнутое, каким бы оно ни представлялось величественным и казалось незыблемым, постепенно стареет и рано или поздно должно умереть, чтобы, материя, вернувшись в первоначальное состояние, снова могла начать свой вечный кругооборот в более удачном варианте».