Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]

Ренат пожал плечами, выражая безразличие.

– Я буду перед тобой откровенным как перед другом, – продолжил Касым. – И скажу, с какой целью здесь нахожусь я.

– Говори.

– Я желал бы, чтобы царь казнил губернатора Гагарина. Гагарин – мой враг, он душит мою торговлю. Но он и ваш враг.

– Это уже не важно.

– Смиренно прошу: дослушай меня, – Касым прижал руки к груди. – Склонить царя к мысли о том, что губернатор Гагарин заслуживает смерти, возможно лишь одним способом: показать царю пайцзу, которую ты принёс степнякам. Пайцза означает, что Гагарина наняли китайцы, враги царя. И я приехал сюда, на Ямыш, чтобы купить у зайсанга этот знак предательства. Но Аллах отвернулся от меня. Зайсанг не продал мне пайцзу.

Ренат посмотрел на Бригитту. Бригитта спокойно улыбалась.

– И я подумал о тебе, уважаемый, – закончил Касым. – Ты – вольный человек, хотя и пребываешь в зависимости от степняков. Но ты можешь взять жену и уйти. Я прошу тебя: поедем со мной к царю. Ты расскажешь ему правду. Эта правда заменит мне пайцзу. А я щедро вознагражу тебя.

– Расскажи царю сам, без меня, – усмехнулся Ренат.

– Он не поверит мне, – вздохнул Касым. – Я мусульманин, я бухарец, я – давний противник губернатора. А тебе поверит. Ты – офицер чужой армии, и у тебя нет интереса в делах Сибири. Не сомневайся, мой друг: царь не осудит тебя за то, что ты совершил в принуждении от губернатора. Царь милостив к людям твоего народа. Он поблагодарит тебя, ибо ты откроешь ему истинное лицо изменника и злодея, который выдаёт себя за верного раба.

Ренат думал, опустив глаза.

– Зачем тебе Юхан? – вдруг спросила Касыма Бригитта. – Рассказать твою правду мочь нойон Тсэ… Дзэрэн Дондоб. Он писать письмо. Ты брать письмо и отдать цар Петер. Дзэрэн важнее человек, чем Юхан.

Ходжа Касым подумал, что преданные и любящие жёны – такие, как его Назифа, – всегда находят самый простой и верный выход.

Конечно, он уже примерялся к такому повороту. Но всё было сложно. Старый нойон Цэрэн Дондоб ненавидел китайцев и презирал всех остальных, кроме, разумеется, джунгар. Презирал халхасцев за то, что покорились Китаю. Презирал калмыков за то, что покорились России. Презирал бухарцев – просто так, хотя джунгары покупали у бухарцев порох. Презирал казахов за то, что отбивали свои земли, захваченные Джунгарией. Презирал хошутов Кукунора, а с ними и Лавзан-хана, за то, что они – не джунгары. И русских Цэрэн Дондоб тоже презирал. Живут себе в лесах – и ладно, однако едва только русские пробовали сунуться в степи или горы, Цэрэн Дондоб сразу бросался в поход возмездия. Когда семь лет назад русские пришли на Катунь, нойон напал на Кузнецкий острог и разрушил Бикатунский острог.

Хотя Касым и говорил Онхудаю, что он друг контайши и пьёт с ним по две пиалы чая, это была не совсем правда. Чай-то Касым пил, но принимал его контайша лишь потому, что Касым привозил из Бухары ткани, украшения и умащения для Цэдэрган, любимой жены Цэван-Рабдана, и их дочерей. И нойон Цэрэн Дондоб знал подлинное значение этого бухарца для контайши.

Цэрэн Дондоб не соизволит написать письмо русскому царю по просьбе ничтожного торговца. Он вообще не станет писать царю, а сообщит обо всех делах контайше. Пусть тот сам решает, что предпринять. Возможно, Цэван-Рабдан и напишет желаемое письмо, но как будет изложена суть? «Нойон сказал мне, что зайсанг сказал ему, что некий перебежчик из числа пленных шведов сообщил…» Таким сведениям правитель не доверится. Словом, для Ходжи Касыма питать надежду на помощь джунгар в борьбе с Гагариным – всё равно что строить минарет Калян из шёлковых подушек. Очень-очень зыбко. И очень-очень долго. Однако незачем разъяснять всё это шведу.

– Я – купец, а не воин, – сокрушённо сказал Касым Ренату и Бригитте. – Я робок, друзья мои. Я боюсь докучать тому, кто может отрубить мне голову. По этой причине обращение к нойону – для меня крайнее средство. К нему я прибегну лишь тогда, когда исчерпаю все другие возможности.

Сколь бы ни был убедителен и красноречив этот бухарец, Ренат ни на миг не соблазнился его обещаниями. Он, штык-юнкер Ренат, не может вернуться в Россию. Он стрелял по своим товарищам из пушки. Такому нет оправдания. Такое не прощается. Однако незачем разъяснять всё это бухарцу.

– Мой ответ – нет, – прямо сказал Ренат Касыму.

Бригитта одобрила его взглядом. Хансли научился говорить «нет».

Из кибитки Рената Ходжа Касым выбрался в полном недоумении. Как же так? Он предлагал этому глупому иноземцу деньги и возвращение к достойной жизни, а иноземец предпочёл нищету в орде кочевников! Дело, казавшееся таким простым, – поезжай и купи золотую безделушку! – превращалось в неисполнимое! Может, рогатый тагут всё-таки сглазил его?

Луна висела над равниной как бледная ведьма, и юрга погрузилась в пронзительную синеву сырой и холодной весенней ночи. Вокруг не было ни одного огня. Кровли юрт одинаково серебрились полукругами. Истоптанный мокрый снег замёрз, и стан рябил мелкими чешуями блеска и тьмы. Арба, оставленная прислугой, отбросила огромную паучью тень. Бескрайняя и безлюдная степь была словно околдована куфром – неверием, и по простору здесь беззвучно неслись невидимые и бестелесные громады джиннов.

Касым увидел, как из дальней тёмной юрты осторожно выскользнул человек в офицерском камзоле и тряпичных чунях вместо обуви. Пригибаясь, он устремился к ограде стана и ловко перепрыгнул через красный шнур. Если это был пленник-беглец, то он ошибся с направлением побега: русская крепость находилась совсем в другой стороне. А там, куда устремился этот офицер, ночью стояли многоголовые табуны, и среди конских косяков разъезжали бдительные караулы. Касым сделал несколько шагов к ограде, желая знать, что сделает беглец. А тот домчался до неподвижно стоящего табуна, согнулся ещё ниже и нырнул лошадям под животы.

Это был Ваня Демарин.

На четвереньках он пробирался вглубь табуна между лошадиных ног, словно в тонкоствольном и частом лесочке. Выскочив на прогал, будто на поляну, он распрямился и огляделся. Дозора не видно. Сейчас надо заскочить какой-нибудь лошади на спину, распластаться и в неспешном полусонном перемещении коней потихонечку подвести свою лошадь к краю табуна. А там вылучить момент, когда дозорные далеко, и со всех сил погнать лошадь в степь – туда, где за четыре версты от юрги под луной лежит родная крепость. Он сумеет удержаться на лошади без седла и стремян – поскачет охлюпкой. Есть надежда, что караульные не успеют догнать его.

Ваня приметил крепкую буланую лошадь: похоже, она была способна рвануть с места и потом держать взятую скорость. Вытащив из-за пазухи самодельную уздечку из верёвочного обрывка, Ваня быстро надел её кобыле на голову, а потом бесшумно, как ночная птица, взлетел на широкую спину лошади. Лошадь испуганно фыркнула и заиграла, топчась. Ваня замер, лёжа на животе. Успокаивая, он поглаживал свою кобылу по шее. И вдруг в ногу Вани вцепился какой-то человек. Это был конюх-моричи; он драл скребком шкуру коня неподалёку от Вани, и Ваня не разглядел его среди табуна.