Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]

– Эргэдэл! Эргэдэл! – завопил конюх в тишине.

Весь табун дрогнул, просыпаясь. Ваня лягнул конюха в лицо, но тот не разжал руку и могуче дёрнул Ваню на себя. Ваня съехал с крутого бока лошади и повалился на конюха. Вдалеке послышались крики дозорных. Конюх кинулся душить Ваню, но Ваня был легче одет и двигался быстрее. Он крутанулся в лапах степняка, выхватил из-за пояса противника нож-хутагу, бешено оттолкнул джунгарина, чтобы освободить пространство, и замахнулся, чтобы вонзить клинок. Конюх завизжал от ужаса.

Чья-то сильная рука уже в полёте перехватила руку Вани и вывернула. От внезапной боли Ваня выронил нож и выгнулся. Конюх тотчас нанёс Ване сокрушительный удар в лицо. В глазах у Вани всё вспыхнуло, и он упал. Он ничего не видел среди малиновых кругов, но услышал, как кто-то властно и тихо приказал ему по-русски:

– Уймись, или убьют, глупец!

Расталкивая табун, конные дозорные пробились к месту драки. Конюх-моричи вытирал кровь из уха и прятал на место хутагу. Молоденький русский офицер в распустившихся чунях стоял, тяжело дыша, а за шкирку его держал бухарский купец в дорогом, шитом золотом чапане.

– Я Ходжа Касым, муж сестры зайсанга Онхудая! – громко и свободно крикнул караульным бухарец. Он говорил по-монгольски.

Он торжествовал. Аллах его не оставил! Аллах указал ему путь! Шведского перебежчика он может заменить русским офицером!

– Это пленный русский! – глядя на караульных, конюх указал на Ваню. – Он хотел украсть лошадь и сбежать! Я схватил его!

Караульных было четверо. Они вытащили сабли и не сошли с коней.

– Ты очень достойный человек, – величественно сказал Касым, кланяясь конюху. – Ты делаешь своё дело как должно. Назови своё имя, моричи.

– Очирбат, – сердито буркнул конюх, ещё ничего не понимая.

– Я награжу тебя, Очирбат. Но ты немного ошибся. Этого русского мне дали в слуги. Я послал его в табуны выбрать для меня лошадь. Зайсанг Онхудай дозволил мне выбрать любую. Однако мой глупый слуга не знает наших порядков, и он не спросил дозволения у вас, каанары.

– А почему ночью? – недоверчиво спросил один из дозорных.

– Чтобы не бегать за табуном по степи.

– Ты лжёшь, – сказал другой дозорный. – Ты спасаешь беглеца.

Ходжа Касым покровительственно улыбнулся.

– Очирбат, какую лошадь выбрал мой слуга?

– Вот эту, буланую трёхлетку. Её зовут Буудал.

– Достойная ли это лошадь?

– Она лучшая на восемь косяков, – признал конюх.

– Вот видишь, – блеснув зубами, улыбнулся Касым, словно достоинство лошади оправдывало конокрада, и негромко, спокойно приказал Демарину по-русски: – Поклонись командиру караула.

– Я офицер! – строптиво ответил Ваня.

– Ты виноват, а он из знатного рода.

Гневно сопя, Ваня нехотя поклонился джунгарскому воину.

Караульные посмотрели друг на друга, размышляя.

– Верни русского туда, где ему должно быть ночью, бухарец, – наконец решил командир. – Моё имя Цоггэрэл. Меня ты тоже обязан наградить.

Касым опустил голову, прижав правую руку к сердцу, а левой рукой придерживая правый рукав, – так изъявляют глубокое почтение.

Караульные повернули коней. Касым и Ваня смотрели им вслед.

– Вернёмся на стан, юноша, – сказал Касым по-русски. – Ты не ведаешь, насколько ты будешь мне благодарен. Как тебя зовут?

…В этот поздний час Ренат и Бригитта тоже ещё не спали.

Они долго обсуждали предложение Касыма, а потом устали и просто лежали, размышляя. Стены кибитки полоскались под ветром с Иртыша. Казалось, будто Ренат и Бригитта плывут в лодке, а над ними хлопает парус.

– Я снова попал в беду, Гита, – наконец сказал Ренат. – Зайсанг Онхудай глуп. Он ничего не понял. Нам он не страшен, потому что хочет сражаться. Но бухарец пойдёт к нойону Цэрэн Дондобу. Нойон узнает, что я солгал. Узнает, что я выполнил коварный приказ губернатора Гагарина. Я помог ему обмануть степняков и заставить их воевать. Меня казнят.

Бригитта приподнялась на локте, с нежностью глядя на Рената.

– Значит, мы должны убить бухарца, пока нойон не вернулся, – просто ответила она. – Иного выхода нет. Ты сможешь это сделать, Хансли?

– Смогу, – задумчиво произнёс Ренат.

Кремль стоял в недоделке уже вторую зиму. Бессмысленная стена без зубцов, обрывающаяся на полпути, и уродливые обрубки башен стали как-то привычны взгляду, и Семён Ульянович боялся, что скоро люди утвердятся во мнении, будто так и надо. Незавершённость перестанет причинять боль – значит, замысел погибнет. Стена незаметно обросла пристроенными сараями, а башни использовались вместо амбаров. Семён Ульянович карабкался по сугробам, осматривая арки, тыкал своей палкой в кладку, проверяя прочность кирпича, и думал, что кремль возведён даже больше, чем наполовину. Как можно бросать? Столько сил вколотили – и так немного остаётся до конца!

Матвей Петрович ничем не помог, хоть и обещал. Он не застал Петра Лексеича в столице и не поговорил с ним. И владыка Филофей, когда ездил на хиротонию, тоже не поговорил. Матвей Петрович сказал, что напишет царю из Тобольска письмо, однако написал ли – бог ведает. И Ремезову было очень горько. Чем больше он смотрел на кремль, тем сильнее закипала злоба. Он поднялся на стену, с которой местами уже обвалилась временная кровля, и, успокаивая сердце, дышал ветром с Иртыша. За широкой плоскостью реки взъерошенная сизая тайга, убегая вдаль, сливалась с низкими облаками.

Лакей Капитон, не пробравшись к стене через сугробы, закричал снизу:

– Ремезов! Ремезов! Тебя барин ищет!

Может, Матвей Петрович всё-таки послал государю прошение о кремле, а сейчас получил ответ? Зачем губернатору потребовался архитектон? Семён Ульянович торопливо поковылял к лесенке. Ох, нелепо надеяться на чудо и спешить на первый же зов, подобно глупой собачке, но Семён Ульянович очень хотел, чтобы всё изменилось к лучшему. Он почти убедил себя, что подоспело какое-то радостное известие, и скорее всего – о кремле.

Терем Матвея Петровича был хорошо натоплен. В просторных сенях пахло свежими калачами, уютно поскрипывали половицы, из-под драпировок поблёскивали зеркала. Семён Ульяныч обмёл ноги веником и сдёрнул шапку.

– Одёжку сыми, не в конюшню припёрся, – сказал Капитон.

– Заткнись, – ответил Семён Ульяныч.

Он спешил поскорее всё узнать – и вырваться из тоски.

Князь Гагарин ждал его в гостевой горнице. Длинный стол, покрытый льняной скатертью, был уставлен посудой только с одного конца: Матвей Петрович готовился кого-то принять и велел сервировать на пять кувертов. Но Семён Ульянович не рассматривал все эти блюда, тарелки, судки, кубки, ложки, ножи и вилки, – он не жрать сюда явился; не посмотрел он и на конклюзии в простенках, как обычно смотрел, втайне любуясь свой работой. Гагарин сидел у стола, и рядом лежали какие-то бумаги. Напротив Матвея Петровича вытянулся в струнку солдат в потрёпанном камзоле.