Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]

– Ванька Фонтана, или не помнишь? Сразу после того, как тебе на Яузе Лефортов дом переделал. Да он горел лет десять назад. Это всё тут, – Матвей Петрович махнул рукой на потолок, – Лёшка, сын мой, заново заводил.

– А карета твоя цела? Не разбил в Тобольске?

– Цела, – кивнул Матвей Петрович. – Только дворня гвозди золочёные повыдёргивала. Решили, дураки, что чистое золото.

– Продай мне её, а? – вдруг попросил Меншиков. – Я ж её с первого взгляда полюбил. Там у тебя такая баба вырезана!.. – Меншиков ладонями показал внушительные женские груди. – Продай, скопидом сибирский!

– Не дороговато ли будет из Тобольска сюда катить?

– Ты же укатил в Тобольск – не разорился.

– Подумаю, – нехотя пообещал Матвей Петрович.

– Как там твой поход на Яркенд?

Матвей Петрович удивился, что Меншиков знает такие подробности.

– Войско ещё в пути, – осторожно ответил Гагарин.

– Пока твои ползут, наши-то Яркенд с другого бока возьмут. Слышал, государь войско в Индию отправил? Яицких казаков и солдат. Командиром поставил какого-то мурзу из Кабарды – князя Сашку Бековича, новокрещена вроде него, – Меншиков кивнул на Пантилу.

– Что-то слышал, – уклончиво сказал Матвей Петрович.

Меншиков подошёл к этажерке, уставленной заморскими безделушками, принялся перебирать их и рассматривать. Неугомонному, жадному до удовольствий, ему всё было интересно, до всего было дело.

– Бековичу в Астрахани целый флот построили. Велено ему переплыть Хвалынь и шагать к Аралу. Как возьмёт Хиву и Бухару, чтобы строил новый флот и по реке Дарье плыл в Индию. По пути и Яркенд пощупает.

Матвей Петрович нахмурился, вспоминая чертежи Ремезова.

– Не может того быть, – уверенно сказал он. – Дарья до Индии никак не дотягивается, и Яркенд совсем в стороне от индийского пути.

– Ну, не знаю, – легко ответил Меншиков. – Крюк сделает, хлопот-то!

Он нашёл очки в роговой оправе, водрузил их на нос, подошёл к зеркалу и внимательно обозрел себя.

– Я тоже в Индию хотел, да царь не пустил. Любопытно же индийских девок посмотреть… Подари очки, Петрович. Я в них в баню пойду.

– Бери.

На столике под зеркалом Меншиков увидел табакерку, сразу открыл её и принялся набивать ноздри табаком, искоса поглядывая на владыку Филофея.

– А правда ли оно, отче, что митрополит Иоанн у вас святым оказался?

– Про святость говорить рано, Александр Данилыч, а тело его нетленно, – ровным голосом сообщил Филофей.

– Это же я его в Сибирь законопатил, – с некоторым самодовольством сказал Меншиков. – Он в моей вотчине храм мне наперекор освятил, а я осерчал. К вам его и упёк. Брешут, будто он мне напророчил, что я сам в Сибирь дальше него уеду. Правда ли это?

– Сплетня.

Меншиков закрыл глаза, открыл рот, откинулся назад и оглушительно чихнул, поклонившись в пол. Парик едва не слетел с его головы.

– Ну и славно, – сказал он, вытирая слёзы. – Ежели Иоанн нетленный, так я перед ним виноватый. На том свете буду ноги ему целовать.

– И на этом свете грешить не надо, – спокойно сказал Филофей.

На каминной полке Меншиков увидел длинный лакированный футляр, открыл его, достал дуэльный пистолет с ореховой рукоятью и гравированным стволом, повертел в руках и прицелился в Гагарина.

– А про твои грехи, Петрович, фискал Нестеров царю свистел. Пётр-то Лексеич спрашивает: чего нарыл за Гагариным? Нестеров с постной мордой – дескать, ничего покудова. Царь ему: значит, Матвей не вор. А Нестеров: «Вор!» Царь говорит: тогда лезь в телегу и кати обратно в Тобольск, копай дальше. Так что, Петрович, знай: у тебя за спиной сыск идёт.

– Пущай ищет, – сдержанно сказал Гагарин.

– Нестеров и у меня везде всё вынюхивает, – доверительно признался Меншиков. – Неймётся ему. Вот ведь мерин старый, а? В одиночку столько навалит, что десять мужиков перемажутся.

Над камином висела турецкая сабля в ножнах с золотыми узорами, и Меншиков, конечно, вытащил её и проверил остроту лезвия пальцем.

– Не пособишь ли ты, светлейший князь, чтобы государь дозволил нам в Сибири кремль достроить? – спросил владыка.

Он ведь обещал Семёну Ульянычу посодействовать перед Петром.

– Достраивайте, жалко, что ли? – хмыкнул Меншиков. – Только на шиша вам кремль? От медведей прятаться? – Светлейшего осенила новая мысль, и он развернулся на Гагарина. – Слышь, Петрович, а поехали на медвежью охоту? Под Вологдой знатные зверюги водятся! Мне туда как раз по пути будет! Я там строевой лес рублю на корабли для Адмиралтейства!

Меншиков несколько раз со свистом махнул саблей.

– Какой из меня охотник, Лександр Данилыч? – усмехнулся Гагарин. – Староват я уже. Или ты меня медведям на прикорм предназначил?

Но Меншиков, захваченный замыслом, не унялся.

– А ты, новокрещен, медведя бил? – обратился он к Пантиле.

– Бил, – робко ответил Пантила.

– Поедешь со мной? Руку мне как надо поставишь!

– Кремль достроить нам деньги нужны, – вернул Меншикова Филофей.

Светлейший со вздохом убрал саблю в ножны и вдруг заметил картину. Называлась она «Достославная битва Александра царя Македонского с царём Индийским Пором на брегах Гидасписа». Над кровавой свалкой македонцев и индийцев возвышались боевые слоны, покрытые цветастыми попонами. Македонский, сидя на коне, вздымал меч, а царь Пор валился с коня – в плече у него торчала стрела. Меншиков внимательно изучил картину.

– Гляди-ка, – озадачился он, – а ведь у слона четыре колена! У кого из зверей ещё по четыре колена? – он задумался. – И припомнить не могу… У лошади задние ноги назад… И у козы… И у собаки… А у свиньи? Петрович, ты на усадьбе свиней-то держишь? Пойдём посмотрим!

– Наш архитектон посчитал: десять тысяч на доделку потребно, – с тихой настойчивостью сказал светлейшему Филофей.

– Ладно, десять тыщ дам, – вздохнул Меншиков. – И всё, всё, довольно о делах. Оголодал я. Поехали ко мне на обед, у меня карасики в сметане.

– Не обессудь, Александр Данилыч, дела, – поклонился Филофей.

– Да и у меня тоже, – виновато развёл руками Гагарин.

Владыку и вправду обременяли многочисленные дела в Монастырском приказе. При Петре Алексеевиче приказ в первую очередь занимался сбором податей с монастырей и церковных вотчин: государю были нужны деньги, деньги, деньги. Богатством своим церковь превосходила все губернии, и царь неутомимо тряс церковь, будто яблоню по осени. Ведомости Монастырского приказа отсылались в Сенат и Ближнюю Канцелярию государя, а распоряжения приказа для губернаторов были приравнены к распоряжениям Сената. Однако сибирские владения – не суздальские и не московские, они почти не приносили дохода, и владыка Филофей терпеливо боролся за то, чтобы его храмы и обители вписали в Ружную книгу – табель церковных заведений, которые состоят на руге – государевом жалованье. Над этой книгой приказ корпел уже лет десять, но работе и конца-краю не было видно. Владыка справедливо опасался, что во имя сокращения казённых истрат крючкотворы Монастырского приказа повыбрасывают сибирских попов и монахов из Ружной книги: Сибирь далеко, жаловаться оттуда трудно.