Алексей Иванов - Тобол. Мало избранных [litres]

Возница шлёпнул лошадь по крупу, и телега тронулась. Маша стояла посреди толпы, зажав рот руками.

Она вернулась домой сама не своя – бледная, дрожащая, – но ничего не сказала ни матушке с батюшкой, ни Леонтию с Варварой, не объяснила, где пропадала целых полдня. Митрофановна внимательно посмотрела на Машу – и тоже, вздохнув, промолчала. Все тайны дочери она узнавала по глазам.

Но Маша и не думала сдаваться. Выждав пару дней, чтобы усыпить бдительность семьи, она отправилась на Гостиный двор в лавку Касыма.

В сводчатой палате лавки, освещённой масляными лампами, было тесно от ковров, халатов, цветных тканей, сёдел и больших медных кувшинов. Здесь пахло пылью, дублёной кожей, сандалом, воском, крысами и сушёной гвоздикой. Толстый приказчик – саркор Сарыбек – стоял навытяжку, а Ходжа Касым бил его по лицу какой-то тряпкой и ругался по-чагатайски:

– Ты думал, Сарыбек, что я погибну и не узнаю про твоё воровство?

– Я не обманывал тебя, мой господин! – зажмуриваясь, уверял Сарыбек. – Молю тебя о прощении! Это была всего лишь ошибка!

– Разве Фархад мог ошибиться, продавая сорок локтей термезского сукна по цене тафты из Жаркента? Или старый Фархад потерял свои глаза?

– Это Асфандияр обманщик, а не я! – сваливал свою вину Сарыбек.

– Нариман сказал мне, что ты велел ему для лишнего веса подсыпать в перец толчёную соль! У Хамзата под столом я нашёл сточенные гири! Ты, шакал, крадёшь не только мои деньги, но и моё доброе имя!

– Дядя Касым, – позвала Маша.

Касым оглянулся, опустил тряпку и натужно улыбнулся.

– Дозволь поговорить с тобой.

– Уходи, наш разговор ещё не окончен, – бросил Касым Сарыбеку.

Сарыбек боком выскользнул из лавки.

– Прости меня, что осквернил твой взгляд этими недостойными делами, но я не терплю воров, – Касым поклонился. – Что тебе угодно, моя роза?

– Дядя Касым, ты правда был в плену? – робея, спросила Маша.

– Да, Мариам, был, – сказал Касым и внутренне насторожился. – Моё путешествие сложилось несчастливо. Караван, в котором я ехал, подвергся нападению. Я потерял слугу, лошадь и весь свой товар и томился в неволе, пока страдания не вынудили меня пообещать выкуп за свою свободу.

– А ты видел в плену поручика Ваню Демарина?

Касым полез куда-то за прилавок, вытащил скамеечку и усадил Машу, как боярыню, а сам сел напротив на короб и прижал руки к груди.

– Я видел его, Мариам, – сказал он, и у Маши перехватило дыхание: наконец-то хоть кто-то видел Ваньку! – Это самый благородный юноша из всех, кого я знал. Подвергая себя опасности, он спас меня от ножа убийцы.

– Он жив? – шёпотом спросила Маша.

Сердце её превратилось в камень. Сейчас она услышит главное.

– Да, он жив, моя роза. Он остался в плену у зайсанга Доржинкита.

Неверной рукой Маша убрала с лица упавшую из-под платка прядь.

– А что будет с пленными, дядя Касым?

Маша много раз слышала рассказы отца про всяких пленных. Кого-то продавали в Хиву, кого-то выкупала родня, кого-то – воевода, кто-то бежал.

– Твоя душа скорбит о пленных или о Ване?

– О Ване.

Касым изучал Машу. Хитрость тожира безошибочно подсказывала ему, где возможна выгода, и сейчас он видел, что тревогу этой красавицы он легко сумеет обернуть себе на пользу. Всё-таки пятьдесят лянов золота, которые он должен заплатить за Демарина, – это большие деньги.

– Будь со мной откровенна, Мариам, и я тоже буду с тобой откровенен, – предложил Касым. – Этот юный воин овладел твоими мечтами?

Маша густо покраснела.

– Не отвечай, я всё понял! – Касым отвернулся и прикрыл лицо ладонью, а потом повернулся обратно. – Я договорился с зайсангом, что выкуплю Ваню, твоего возлюбленного и своего друга. Но зайсанг очень жаден. У меня нет столько денег, сколько он хочет получить.

– А сколько надо? – наивно спросила Маша.

– Я не могу оскорблять твой слух словами о деньгах, – виновато сказал Касым. – Пусть твой отец придёт ко мне, и я назову ему необходимую цену. Твой отец попросит денег у губернатора, который его любит и почитает. Ведь Ваня – человек вашего царя, и его следует выкупить за счёт казны.

Касым смотрел на Машу и улыбался. Он был доволен собой: если за Ваню заплатит губернатор, это будет большая удача.

– Батюшка? – переспросила Маша и помрачнела.

– Заплатить за любовь деньгами – это всегда недорого, – сказал Касым.

Маша несколько дней думала над предложением бухарца. Она очень боялась батюшки, но потихоньку разгоралась решимостью. Ведь речь шла не о баловстве, речь шла о жизни Вани Демарина! И деньги батюшка не из своего сундука достанет! Батюшка не любит Ваньку? Ну что ж… бывает. Но не батюшке ведь за Ваньку замуж выходить. Потерпит. А ей самой нельзя поддаваться страху перед батюшкой. Нельзя затаиться и смолчать, надеясь, что как-нибудь всё само утрясётся. Бог её видит. И одних молитв для божьей помощи мало. Надо делом доказать, что Ванька ей нужен, и нельзя ему пропадать в степи. Надо себя отринуть, тогда и Господь протянет руку.

Раскрасневшись от страха, обмирая, Маша пошла к батюшке.

Семён Ульяныч и Леонтий были во дворе, пилили бревно, лежащее на козлах. Маша остановилась, сжала кулаки и окликнула Семёна Ульяныча:

– Батюшка, я сказать хочу.

От бревна отвалился чурбак. Семён Ульяныч и Леонтий распрямились.

– Ну, давай, – дозволил Семён Ульяныч, обмахивая потное лицо шапкой.

– Ваня Демарин у степняков в плену! – звонко сказала Маша. – Дядя Касым на него выкуп собирает! Он просит тебя сходить к Матвею Петровичу и денег на Ваню попросить!

Семён Ульяныч остолбенел от потрясения. Маша стояла, вытянувшись перед ним в струну, будто ожидала, что в неё будут стрелять, но не желала молить о пощаде. Разве она просит о чём-то дурном?

– Да ты умом тронулась, сестрёнка? – тихо спросил Леонтий.

Она что, забыла, какое горе Ванька принёс в их семью?

И Маша обрушилась в душе. Не гнев отца надломил её, а слова Леонтия. Если даже Лёнька ей не друг, на кого ещё ей надеяться? Лицо у Маши словно лопнуло. Она упала на колени и зарыдала, закрываясь руками.

Леонтий кинулся к отцу и обхватил его, не давая наброситься на Машу с кулаками. Семён Ульяныч колотился в руках сына и орал, надсаживаясь:

– Какой Касым?! Какой губернатор?! Да я пальцем не пошевелю ради Ваньки твоего! Он Петьку на службу сманил, и где теперь Петька?! В степи лежит, вороньё его дёргает! Мать и могилы не увидела!.. У тебя брат погиб из-за этого худородыша, а ты по нему расщелявилась! Совести у тебя нет! Я сам тебя убью, Машка! Пусть он в бездне пропадёт, Ванька твой неистовый!

О тяжких бедствиях, выпавших на долю гишпедиции Бухгольца, Матвей Петрович слушал с увлечением, хотя и не подавал вида. Бухгольц докладывал о внезапном нападении джунгар, о скорбуте и моровой язве, о холоде и гибели обоза. Князь Гагарин искренне сочувствовал и несчастным солдатикам, и даже полковнику, но умом понимал, что всё это – лишь расход в большой торговле. Так надо, и ничего не поделать. Матвея Петровича занимал другой вопрос: сочтёт ли богдыхан сделанный вклад достаточным?