Александр Лавров - Ренегат

Так по крайней мере казалось этим людям, пока они оба были на родной почве.

Кучумов перебрался на чужбину, в Артур, надеясь, что здесь, на расстоянии десяти тысяч верст от Петербурга, дочь позабудет свою любовь, позабудет любимого человека, который никогда не окажется в силах преодолеть десятитысячеверстное расстояние и явиться на отдаленнейшую окраину вслед за любимой девушкой…

И вдруг Контов явился в Артур…

Павел Степанович Кучумов, когда узнал об этом, был поражен этим неожиданным появлением. Но его удивление росло день ото дня. Контов явился перед ним не прежним жалким бедняком, без обеспеченного будущего; перед ним был молодой человек с неограниченными средствами, человек, сразу завоевавший себе всеобщее внимание, сумевший заставить относиться к себе с уважением всю артурскую бюрократию и принятый запросто даже «в высших сферах» Артура.

Кто он? Откуда у него явились средства? Как создалось это положение? Над этими вопросами Павел Степанович напрасно ломал голову и напрасно старался предугадать, что из этого может выйти в будущем…

Эти старания не приводили ни к чему, загадка оставалась загадкой, и, как следствие всех размышлений и волнений, у смятенного отца явился страх за дочь…

Увы! Он знал, что Ольга любила Контова…

Он, пользуясь отцовской властью, мог запретить ей стать женой Андрея, но в то же время Павел Степанович был достаточно развитой человек, чтобы понять, что нет в мире никакой власти, которая могла бы заставить женщину разлюбить тогда, когда она полюбила своей первой, не знающей никакой тлетворной накипи любовью…

Кучумов был уверен, что Ольга не видится с Андреем. Он верил дочери, был убежден, что она не выйдет из повиновения, но, несмотря на эту уверенность, следил за Ольгой с ревностью деспота, страдающего при одной мысли, что его приказ, его каприз будут не исполнены.

Конечно, он не мог помешать мимолетным встречам молодых людей. Ольга знала, что Контов в Артуре, и несколько раз, правда, только издали, видала его. Андрей, со своей стороны, не делал никаких попыток увидеться с нею, но вскоре Ольга стала от него получать письма, попадавшие к ней совсем непонятным для молодой девушки образом. Эти письма не присылались по почте, Ольга находила их у себя в комнате, как будто их доставлял ей какой-то таинственный почтальон.

Доставку этих писем от Андрея к Ольге принял на себя все тот же шустрый Ивао.

Ольге прислуживала горничная, молодая японка, и Ивао Окуша оказался ее хорошим знакомым, чуть ли даже не родственником…

При ее посредстве доставка писем не представляла никаких затруднений.

Андрей в нежных выражениях напоминал молодой девушке об их любви, ее клятвах и спрашивал, не повлияло ли время разлуки на ее чувство…

Молодая девушка долго не решалась отвечать… Она даже не знала, что ей сказать в ответ на признания Андрея… Она искала ответ в своем сердце, но девичья скромность мешала ей передать бумаге то, что оно ей подсказывало…

Наконец, она решилась написать, что ответ будет потом…

Ольга просто старалась отдалить решительное объяснение; она не смела подавать любимому человеку надежду, зная, как относится к их любви ее отец, и умоляла Андрея ждать…

Письмо Ольги с ее ответом пошло тем же путем, каким и она получала от него письма…

Это несколько успокоило молодую девушку, а тут она стала замечать, что Павел Степанович стал относиться к Контову с большей снисходительностью, иногда даже вспоминал о нем, и вспоминал уже без прежнего озлобления в голосе…

Это были признаки возможной перемены к лучшему, и Ольга решилась даже обнадежить Андрея, написав ему о новом настроении своего отца…

Но она ошибалась.

Павел Степанович по-прежнему питал к Контову только неприязненные чувства, и Ольга простое любопытство, возбужденное загадочной переменой в положении молодого человека, приняла за смягчение в отце неприязни к любимому ею человеку.

И это случилось как раз в то время, когда у Павла Степановича явились совершенно неожиданные планы на будущее дочери…

В семье Кучумовых появился Александр Тадзимано. Японский лейтенант, красивый, изящный, прекрасно образованный, несмотря на молодость, уже успевший побывать во всех уголках света, сразу обратил на себя внимание разборчивого старика.

«Чем Ольге не жених? – думал иногда Павел Степанович. – Молод, богат, православный и, кажется, метис, то есть полукровка… Вот только жаль, что японец»…

Кучумов стал издали приглядываться к своему гостю, подолгу разговаривал с ним, и после каждой беседы его восхищение молодым человеком все росло и росло.

«Что ж такое, что Александр Николаевич – японец?.. – начинал уже думать Кучумов. – Теперь смешанные браки в большом ходу… Отдают же русских девушек замуж за французов, немцев, англичан… Там брак имеет меньше шансов на счастье… Примешивается религиозный вопрос, дети выходят не то полуверки, не то совсем остаются без религии, а тут… тут и этого быть не может… Оба православные, а быть счастливым не все ли равно где – в России или Японии?..»

Наблюдая за молодыми людьми, Павел Степанович подметил, что Ольга с большим интересом слушает рассказы молодого японца о Японии, о его путешествиях. Заметил старик, что и Тадзимано свои рассказы ведет с особенным воодушевлением, и из этого он вывел заключение, что между молодыми людьми зарождается симпатия, которая, по его соображениям, должна была перейти и в любовь.

«Быть может, и позабудет Олюша этого… – Старик даже в думах никогда не вспоминал имени Контова. – Самой судьбой в кару за мой грех он мне послан… Это неумолимая, неотвратимая Немезида… Я много зла сделал его отцу, я разбил его жизнь…

Если бы только можно было вернуть то время… даже не нужно, чтобы возвратилось оно… только бы найти этого несчастного, если он жив, или узнать, что он умер… Жив он – я пошел бы к нему, кто бы он ни был, я в ноги упал бы ему и стал бы молить его о прощении, о примирении… Но идти к его сыну – никогда! Сознаваться перед мальчишкой в своей ошибке, в своем преступлении – ни за что! Лучше смерть… Довольно я страдаю от того, что этот… как вечный упрек, всегда вблизи меня. Я страдаю! Да разве я могу решиться поставить этого… еще ближе к себе, принять его в семью, отдать ему Ольгу? Ведь это значит идти сознательно в бесконечное страдание, чувствовать около себя вечный упрек! Нет, нет! Я слишком слаб для того, чтобы создавать сам себе ад кромешный… Когда я умру – пусть делают, что хотят, но я не хочу, чтобы Ольга знала о моем преступлении даже после моей смерти… Она способна возненавидеть мою память. Нет, нет! Пусть она страдает даже, но я никогда не решусь отдать ее этому… Никогда! Если бы даже она умирала, и то пусть лучше возьмет ее от меня смерть, чем этот… человек»…