Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

Собравшийся народ хранил глубокое молчание; он не выказывал к опале Меншикова ни радости, ни печали.

Когда кареты выехали за заставу и отъехали несколько верст, их догнал придворный офицер и отобрал у Меншикова все находившиеся при нем иностранные ордена; русские были отобраны у Меншикова еще в Петербурге.

Близ Твери на Александра Даниловича и на его семейство обрушилась новая большая беда. Едва только Меншиков расположился на ночлег в деревеньке, находящейся близ города, дверь в избу быстро отворилась и на пороге появился находившийся в свите императора-отрока гвардеец-офицер Левушка Храпунов.

– Простите, князь, я помешал вам? – тихо проговорил Левушка, обращаясь к Меншикову.

– Не называй, господин офицер, меня князем… Перед тобой не князь, а ссыльный.

– Я прислан к вам с неприятной для вас новостью. Я имею указ пересадить вас из ваших карет в простые, на которых вы поедете до места ссылки.

– Моих врагов и моя ссылка не успокоила!.. Измышляют они мне беду за бедой. Я их не презираю, а сожалею, – задумчиво проговорил Меншиков.

– На меня не гневайтесь! Я тут ни при чем, так как лишь исполняю свой долг.

– Я на тебя, господин офицер, не претендую, ты – только исполнитель воли других. Об одном молю я Господа Бога, чтобы у меня, а также у моей бедной, невиновной семьи хватило терпения перенести это тяжелое испытание. Если и скорблю я, то не за себя, а за детей несчастных, за жену.

– Простите, князь, я сочувствую вам… мне и вас жаль, и вашу семью.

– Как? Вы меня жалеете? – с удивлением спросил Храпунова Александр Данилович. – И забыли про то зло, какое я причинил вам, будучи всесильным человеком в государстве?

– Давно забыл, об этом я уже недавно сказал вам.

– Спасибо! Если не брезгуешь мною, немощным, опальным стариком, то дозволь мне обнять тебя! – И Меншиков крепко обнял Храпунова.

Из Твери опальных Меншиковых повезли уже в Раненбург не в каретах, а в простых телегах.

Но враги Меншикова не успокоились его ссылкою. Этого им было мало. Раненбург хоть и не близок от Петербурга, а все же из него скорее можно вернуться, чем из Сибири. И вот про Меншикова стали распространять разные небылицы.

В Петербурге, по словам историка, были подняты различные обвинения против него, отчасти справедливые, отчасти измышленные злобою. Рассказывали, что он сносился с прусским двором и просил десять миллионов взаймы, обещая отдать вдвое. Уверяли, что, пользуясь своим могуществом, он, с честолюбивыми целями захвата верховной власти, хотел удалить гвардейских офицеров и заменить их своими любимцами. Толковали, что он от имени покойной императрицы составил фальшивое завещание. Ставили ему в вину, что он ограбил своего малолетнего государя и, заведуя монетным двором, приказывал выпускать плохого достоинства деньги, обращая в свою пользу не включенную в них долю чистого металла. Припомнили и прежние его грехи, как, пользуясь доверием Петра Великого, он обкрадывал казну и этим нажил несметное богатство. Говорили, что вещи, которые он взял с собою, стоили, по мнению одних, пять миллионов, по мнению других – двадцать. Обвиняли Меншикова в недавних тайных сношениях со Швецией в ущерб интересам России; еще при жизни императрицы Екатерины I он будто бы писал к шведскому сенатору Дикеру, что у него в руках военная сила и он не допустит ни до чего вредного для Швеции.

Все эти рассказы, отчасти правдивые, отчасти вымышленные, все более и более вооружали против Меншикова императора-отрока, а также и верховный тайный совет, так что последний послал в Раненбург к опальному вельможе сто двадцать вопросных пунктов, обвинявших его.

Меншиков сколько мог оправдывался против предъявленных ему обвинений. Но окончательно повредило ему подметное письмо, которое нашли в Москве, у Спасских ворот, в марте 1728 года; оно содержало в себе защиту и оправдание Меншикова, а вследствие этого было признано, что оно составлено именно им самим, «прибегавшим таким образом к средствам непозволительным для своего спасения».

Тогда верховный тайный совет постановил конфисковать все достояние опального вельможи, тем более что тогда из разных канцелярий начали поступать требования о возвращении денег и материалов, незаконно захваченных Меншиковым.

За все это Меншикова и все его семейство постановили отправить в Сибирь, в отдаленный пустынный Березов.

Все отобрали у некогда полудержавного властелина, и было приказано выдавать ему с семьей и со слугами по шести рублей в день «кормовых денег».

Свояченицу Меншикова Варвару Арсеньеву было приказано постричь в женском Сорском монастыре.

По словам историков, у Меншикова было отобрано «десять тысяч душ крестьян и города: Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии – Почеп и Батурин – и капитала тринадцать миллионов рублей, из которых девять миллионов находились на хранении в иностранных банках, да сверх того на миллион всякой движимости и бриллиантов; одной золотой и серебряной посуды у Меншикова конфисковано более двухсот пудов».

Приказ ехать в Березов был новым и неожиданным ударом для опальных Меншиковых.

Особенно тяжело подействовало это на злополучную княжну Марию, бывшую государеву невесту; она долго рыдала и билась в истерике.

Отчаяние дочери повергло в скорбь самого Меншикова и его жену. Добрая княгиня теперь стала неузнаваема: она так похудела и осунулась, что смотрела дряхлой старухой; ее глаза от постоянных слез начали слепнуть.

– Маша, милая, простишь ли ты меня, голубка, простишь ли своего несчастного отца? – с глазами, полными слез, сказал Александр Данилович дочери, когда она несколько поуспокоилась и перестала плакать.

– Мне не в чем прощать вас, вы ни в чем не виновны предо мною, – тихо ответила отцу злополучная Мария.

– Как не виновен? Ведь все твое несчастье, все твое горе через меня!.. У тебя был жених, любимый граф Сапега, а я отнял его у тебя и женил на другой… Князь Федор был мил твоему сердцу – я и его отнял. Властолюбие и тщеславие не давали мне покоя. В своей гордыне я возмечтал о многом; Александра хотел женить на царевне Елизавете, а тебя выдать за малолетнего государя. Но правосудный Бог смирил меня и мою гордыню и по делам воздал мне. А ты, Маша, твоя сестра, брат и бедная мать, за что вы несете горе и несчастье? И вот вам предстоит еще большее испытание. Вы поедете со мной в далекую снеговую Сибирь. Где же справедливость моих судей, моих недругов? Я виновен – и казни меня, а вас, неповинных, за что же, за что? – чуть не с отчаянием промолвил Меншиков.

– Батюшка, перестанем говорить об этом! Вам больно вспоминать.

– А ты, дочка, милая, дай ответ, простила ли старика отца.