Николай Алексеев-Кунгурцев - Розы и тернии

Затем Никиту сильно прельщали обещанные деньги. Четыре рубля казались ему очень крупною суммою, разраставшеюся в глазах парня, редко видавшего рублевики, все больше и больше, по мере того как он думал о тех благах, которые может приобрести на полученную «казну». Он так живо представлял себе эти блага, что под конец сожаление о теряемой свободе заменилось боязнью, как бы князь-боярин не отказался принять его в кабалу и тем не лишил заманчивых рублевиков.

Он так замечтался, расхаживая по двору в ожидании боярского ключника, что даже не заметил, как Елизар Маркович спустился с крыльца. Он увидел его, когда старик уже подходил к нему. Парень так и кинулся к ключнику.

— Ну что? — спросил он замирающим голосом.

— Ставь свечи чудотворцам московским да говори мне спасибо! Устроил, хе-хе-хе! — похлопывая Никиту по плечу, сказал старик.

— Ну, слава Тебе, Боже! — воскликнул парень так радостно, что Елизар Маркович удивленно вытаращил глаза.

— Вот, спасибо тебе, Маркович, голубчик, так спасибо! — продолжал Никита. — А когда кабалу писать? Сколько дает? Четыре?

И Медведь даже притаил дух: «Вдруг да меньше!»

— Четрые, четыре! А кабалу завтра же напишем. Надо послухов подыскать…

— Э, я найду! Пожалуй, сейчас же и побегу искать.

— Нет, постой!.. Надо нам еще с тобой потолковать кое о чем. Видишь ли, я — человек добрый и не корысти ради устроил! Добра только тебе желая…

— Да я знаю же…

— Погоди… Так, говорю, добра только одного тебе желаю, но все-таки, знаешь… того… Я человек бедный… Доходишков у меня нет — всякий грошик на счету у боярина…

Парень понял, к чему клонил речь ключник.

— Я тебе подарочек куплю.

— Ну, зачем подарочек! Нетто я за многим гонюсь, так, возьму у тебя маленько по бедности…

— Ладно, ладно! Сколько?

— Да малость самую, чего о том и толковать. Я и сказал это все к тому, чтоб ты на меня после не осерчал.

— Вот еще!

— То-то! Иди отыскивай теперь послухов, а потом на боковую заваливайся да спи спокойней…

С этими словами Елизар Маркович отошел от Никиты.

Тот с некоторым недоумением посмотрел вслед ключнику; его несколько озадачила речь Елизара Марковича. Потом Никита махнул рукой. «Э! Завтра все узнаем! Пойти послухов искать поскорей. Жаль, что с Любой свидеться сегодня не удалось да поговорить обо всем об этом… Ну, завтра свидимся. А я ей непременно плат куплю, самый что ни на есть краснейший… Куда ни шло! Для милого дружка и сережка из ушка! Носи, Любаша, раскрасавица моя, да вспоминай своего милого!..» — размышлял Никита, удаляясь от места беседы с Елизаром Марковичем.

Когда на другой день Елизар Маркович, Никита Медведь и «послух» [14] Свидетель. Антип Алешкин, длинный и худой, как щепка, мужик, пришли в холопий приказ, их довольно неприветливо встретил заспанный подьячий вопросом:

— Что надоть?

— А вот кабалу б надо настрочить… — низко кланяясь, пояснил княжий ключник.

Подьячий, строчивший перед их приходом какую-то бумагу и при вопросе поднявший голову, теперь вновь усердно принялся за работу и ничего не ответил ключнику.

— Нам бы дьяка… — продолжал Елизар Маркович.

Писака оставался глух и нем.

— От князя мы от Щербинина, Фомы Фомича… — снова заговорил старик, напрасно прождав ответа.

Однако и имя Щербинина не произвело действия: подьячий, теперь прочитывавший написанную бумагу, по своей неподвижности казался статуей.

Тогда Елизар Маркович со вздохом полез в кошель и положил на стол перед подьячим несколько монет, звякнув ими. Вероятно, этот звук был более доходчив до приказного уха, потому что подьячий, искоса взглянув на деньги, процедил:

— А дьяку?

— Припасено, милостивец, припасено! — ответил княжий ключник.

— Ну ладно, будем писать кабалу, — опуская деньги в карман, промолвил приказный и, достав чистый лист бумаги, спросил: — Кабалу?

— Да… — сказал старик.

— Кто кабалу дает?

Никита молча поклонился.

Подьячий стал задавать нужные для дела вопросы и записывал ответы. В конце концов составился документ, носивший название «кабалы».

— Припасай деньги дьяку… Придет сейчас… Пойду доложу… — промолвил подьячий, вылезая из-за стола.

Елизар Маркович зазвенел монетами.

Когда подьячий вышел, ключник бросил на стол несколько монет, потом повернулся к Никите:

— Получи и ты… На!.. — И он сунул сверток с деньгами в руки парня.

Тот принял дрожащей рукой.

Вошел дьяк.

Это был тучный краснолицый мужчина спесивого вида. Он кивнул в ответ на низкие поклоны посетителей, кряхтя опустился за стол на скамью, не спеша пересчитал деньги, приготовленные для него, буркнул, поморщась: «Маловато!» — и приступил к делу.

— Кабала написана?

— Написал ее… — ответил подьячий.

— Ну, читай, послушаем.

Приказный громогласно прочел следующее [15] Это почти буквальный список с «кабалы» того времени, измененный только сообразно с фигурирующими лицами. :

— «Се азь, Микита Медведь, сын Панкратия, занял есмь у князь Фомы человека Фомича Щербинина у Елизара у Михрюткина, — такова была фамилия княжеского ключника, — государя его серебро четыре рублев денег московских, ходячих маия от седьмого числа да по того ж дни на год. А за рост мне у государя его, у князь — Фомы Фомича, служити во дворе по вся дни. А полягут деньги по сроце, и мне у государя его, у нязь Фомы Фомича, за рост служити по тому ж по вся дни во дворе. А на то послуси, Антип, Петров сын, Алешкин. А кабалу писал Гришка, Федоров сын, Алабышев лета 7109».

Во все время чтения кабалы Никита был как в тумане. Он сознавал только, что свободе его пришел конец. Что было написано в кабальной записке, он не слышал, а то, конечно, обратил бы внимание на выражение: «А полягут деньги по сроце… и мне служити по тому ж по вся дни во дворе». Больно билось сердце парня, теперь только он вдруг сознал, какого блага лишился, и ему стало мучительно жаль потерянной воли, так жаль, что хотелось кинуть обратно Елизару Марковичу деньги и крикнуть: «Не хочу расстаться со свободушкой!»

Но он этого не сделал, и на вопросы дьяка, предложенные после окончания чтения: «Деньги принял? Кабалу волей дал?» — встряхнувшись, ответил:

— Получил… По своей воле.

— Впиши в книгу, — приказал дьяк подьячему, а сам вывел пером на оборотной стороне кабалы:

«Лета 109 маия в 8-ой день перед диаком, перед Пятым Кокошкиным, заимщик сказал: денги взял и такову служилую кабалу на себя дал. И в книги записана. Диак Пятой Кокошкин».

— Ну, вот и делу конец! — сказал дьяк, вставая. — Служи господину своему верой и правдой.

Слова дьяка что ножом резнули по сердцу Никиту.

«Холоп!» — пронеслось у него в голове.