Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

Он вернулся в башню согнувшись, точно сразу постаревший, и молча примостился у догоравшего камина.

Рудольф ван Гааль сидел за старинным бюро и писал. Скрипело гусиное перо в непривычных руках. Черная повязка оттеняла особенно отчетливо седину коротко остриженных волос. Мохнатая бровь сосредоточенно хмурилась, губы машинально шептали текст послания.

«Ваша светлость… милостивый принц мой…» — выводил старый воин.

…Микэль не сводил заплаканных глаз с лица лежавшей неподвижно Катерины. Неужели никто, кроме него, не видит смертных теней на ее исхудалых щеках? Неужели никто не замечает, как она тяжело дышит?

Нет, нынешняя болезнь не пройдет, как другие. Она унесет его верную подругу, как унесла когда-то одного за другим их детей. Что будет делать Микэль, когда Катерина уйдет от него навсегда?

Светловолосый, светлоглазый, не старый еще человек в кафтане бродячего торговца услышал вздох Микэля, оторвался от чтения и внимательно посмотрел на старика. Он понял, что выражали испуганные глаза. Бродячая жизнь, встречи с различными людьми научили его угадывать мысли других без слов.

В третий раз останавливается он в сторожке обедневшего замка и успел хорошо узнать ее обитателей. В первый свой приход он попробовал заронить в их простые, искренние сердца зерна своего учения, во второй — Микэля не было дома, он сопровождал своих господ в Брюссель; пришлось разговаривать с одной Катериной. Умная, честная женщина всей душой потянулась к его проповедям, осуждавшим католическое духовенство за корыстолюбие, за умышленное искажение евангельских истин. Тогда он открыл ей свое имя и настоящее призвание: патер Габриэль, швейцарский проповедник, переходящий из села в село, из города в город, из страны в страну для распространения настоящей веры Христа и его учеников. Он читал ей перевод Евангелия, сравнивал очищенное от суеверий протестантское учение с учением католических священников, указывал на греховную жизнь пап.

И Катерина слушала его слова, как откровение. Непонятный до сих пор латинский текст приобретал ясный смысл. Каждое доказательство нового учения подтверждалось евангельским примером, показывало всю суетность и лицемерие католической церкви. Катерина запомнила беседы патера Габриэля и пересказала их как сумела вернувшемуся Микэлю.

— Далеки эти духовные пастыри, — говорила она ему, — от заветов Христа. Вместо того чтобы жить в простоте и смирении, они владеют несметными богатствами. «Наместниками Христа на земле» называют себя папы, а ходят осыпанные золотом. Это золото они собирают с верующих как будто на дела церкви. Чтобы еще больше получить, папы придумали продавать отпущение грехов. Даже назначили цены. За деньги каждый может купить прощение не только любого прошлого греха, но и не содеянного еще. Вместо веры и горячего раскаяния католические священники требуют одного лишь соблюдения обрядов да денег… Этому ли учит Евангелие? Патер Габриэль привязался к своей ученице и ее мужу. Он чувствовал себя хорошо в их маленькой уютной сторожке. И вот теперь смерть собиралась заглянуть в этот мирный угол. Швейцарец протянул руку и сочувственно погладил Микэля по плечу. Старик вздрогнул, встал и торопливо вышел в сени, чтобы не растревожить больную хлынувшими опять слезами.

— Вы… замолчали… патер Габриэль… — прошелестел слабый голос Катерины. — Я не сплю… я слушаю… И все понимаю… и горько мне, что с нами нет сейчас мальчика… нашего Генриха… Ах, патер Габриэль! Вам не довелось увидеть его… Он далеко… Может, среди самого зла и неправды… Он бы все понял… все принял к сердцу… потому что… нет сердца светлее, чем у него… Спросите Микэля… Да где же ты, Микэль?.. Микэль!..

Она закашлялась и долго не могла успокоиться. Патер Габриэль позвал старика. Тот вернулся продрогший; трясущимися руками принялся наливать в кружку воды, думая, что жена хочет пить. Вода булькала в высоком глиняном кувшине и проливалась мимо.

— Пойди, Микэль, к его милости в замок… — задыхаясь, снова заговорила Катерина. — Ты не должен забывать про нашего господина… Может, он имеет в тебе надобность… А ты все при мне… все при мне… Нехорошо так. Мне ничего не надо, кроме слова истины. Нам с тобою послана великая милость… Добрый патер Габриэль открыл нам духовное око… Ступай, ступай к господину, Микэль…

— Там патер Иероним, — пробовал возражать старик.

Глаза Катерины стали вдруг лучистыми.

— Ах, если бы все служители католической церкви были похожи на патера Иеронима! — сказала она проникновенно. — Святая душа!.. Неужели он не видит того, что видите вы, патер Габриэль?.. Ступай, ступай в замок, Микэль… И будь повеселее, как бывало… Не расстраивай господина… Он и так все тоскует… Пожалуйста, почитайте еще немного, патер Габриэль.

Микэль нахлобучил меховую шапку и сиротливо побрел в замок.

— Ваша милость, — говорил Микэль, — написали письмо его светлости принцу Вильгельму, а у нас кстати оказия: в сторожке ночует прохожий торговец.

Патер Иероним низко опустил голову.

— Завтра, — продолжал Микэль, — он собирается в путь. Ему придется побывать и в Брюсселе за новой партией товара…

Ван Гааль, посыпавший песком исписанный лист бумаги, обрадовался:

— Вот это вовремя!.. Я пошлю с ним сразу два письма: одно — его светлости в руки, а другое — в Испанию, Генриху. Пусть торговец передаст его там куда следует для пересылки.

Микэль смущенно попросил:

— Не будет ли ваша милость так добры помочь и мне написать доброй Франсуазе, хозяйке «Трех веселых челноков»? Помните небось?.. Я хочу поведать ей о моем горе…

У старого рыцаря вырвалось:

— Разве ей так уж плохо, нашей бедной Катерине?..

Микэль не смог ответить.

Граф Ламораль Эгмонт блестящими глазами смотрел на Вильгельма Оранского. Он только что принес с собою ходивший по рукам рисунок, изображавший курицу на яйцах. Из яиц вылупливались цыплята. И у курицы и у цыплят были человеческие лица.

— Вот в чем тут дело! — вгляделся Оранский в протянутую бумагу и рассмеялся. — Недаром у вас такой лукавый вид, граф. Курица — это его преосвященство Антуан Перрено, бывший епископ Аррасский, ныне кардинал Гранвелла…

— А цыплята, — хохотал Эгмонт, — новые епископы, высиженные сей преподобной курицей!

— Поразительное сходство!.. Кто это рисовал?

— Не знаю. Брюссель полон таких рисунков. Не очень-то почтительно относятся нидерландцы к первому министру короля.

Эгмонт и Оранский в ожидании остальных представителей нидерландской знати стояли в амбразуре окна, у входа в портретную галерею рода Нассау-Оранских. Сквозь круглые переплеты стекол виднелся веселый Брюссель. Зима уходила, стекая с сосулек заборов и крыш звонкими каплями, сверкая в лужах, едва подернутых тонким льдом, чирикая на мокрых плитах у входных дверей хлопотливой стайкой воробьев, лоснилась на спинах лошадей, тащивших воз с мешками зерна. От яркого по-весеннему солнца возница щурил из-под войлочного колпака глаза и, озорно посвистывая, размахивал бичом. Две запоздавшие хозяйки с громкой болтовней торопились на рынок, распустив по ветру завязки чепцов. Брюссель, казалось, жил обычной трудовой, бодрой жизнью.