Артур Феличе - Морские нищие [Роман]

Иоганн покачал головой:

— Спасибо, я не голоден. Да… те времена прошли…

— Что? — не поняла булочница. — Тревожные времена, что и говорить! Народ бежит из городов. Покупателей заметно меньше стало. Цены на муку и на все растут и растут… А вы про что, ваша милость?

— Нет, я про свое… — Иоганн осмотрелся кругом. — Если позволите, я бы очень хотел взглянуть на дом, на двор, на постройки.

Глаза булочницы стали круглыми от удивления. Что за диковинный приезжий! Хочет взглянуть на двор, на постройки, а на ее булки, на ее прославленные в квартале булки и не смотрит!

— Мои родители очень любили матушку Франсуазу, — спохватился Иоганн, — привозили и меня к ней не раз. Мне бы хотелось вспомнить детство…

Лицо булочницы расплылось в умильную улыбку:

— Ах, ваша милость, детство — золотая пора, сладко его вспоминать… Георг! — позвала она.

Из внутренней, такой знакомой Иоганну двери выбежал вприпрыжку мальчик лет шести и прижался к юбке матери. Иоганн почувствовал, как что-то сжало ему грудь. Вот так же и он прижимался когда-то к коленям матушки Франсуазы.

— Георг, сыночек, — чмокнула ребенка в голову булочница, — покажи их милости наш дом.

«Наш дом»!.. Иоганн готов был крикнуть от жгучей обиды.

Умное остроглазое личико мальчика повернулось к Иоганну. Маленькая рука потянула его за рукав:

— Пойдем, я покажу тебе наш дом.

— И дом, — пересилив себя, улыбнулся Иоганн, — и двор, и огород, и погреб…

— …и чердак! — восторженно подхватил Георг.

— Ну конечно, прежде всего чердак.

Булочница добродушно смеялась. Дверь снова заскрипела — вошла покупательница. Георг с важным видом пропустил Иоганна вперед:

— Не упади — здесь ступенька!..

— Знаю, знаю, мой маленький законный наследник, — говорил Иоганн и вспомнил, как сам смущался, сидя однажды на коленях тоже чужого ему юноши из дворца… Что-то сталось теперь с этим Генрихом ван Гаалем?

Иоганн бесцельно бродил по Брюсселю. С большим трудом ему удалось узнать про Розу, бывшую служанку «Трех веселых челноков». Оказалось, она с мужем, цирюльником Робертом, последовала примеру многих брюссельцев и уехала из Нидерландов не то в Англию, не то в какое-то другое протестантское государство. Город стал совсем чужим Иоганну. Ему не хотелось даже искать знакомых ткачей. Верно, и из них тоже мало кто остался в столице. Люди бегут с родины. Прежняя жизнь миновала бесследно. Надо начинать новую, на новом месте, с новыми людьми.

Роттердам, где он задержался почти на полтора года, тоже не дал ему никаких новых сведений о судьбе матушки Франсуазы. Иоганн и не очень надеялся на это. Он оставался в городе, чтобы вернуть деньги, которые положили ему в карман Бруммели. Ему хотелось быть теперь обязанным только самому себе. Люди и так более чем достаточно помогали ему столько лет!.. Давно пора платить старые долги.

Он поступил сначала простым грузчиком на верфь. Но соревноваться в этом тяжелом труде с опытными, взрослыми мужчинами оказалось скоро не под силу пятнадцатилетнему мальчишке. Он заболел и провалялся без настоящего ухода и помощи в какой-то лачуге на берегу Ротты. Малознакомая старуха, вдова рыбака, пожалела «тощего голландца» и выходила кое-как своими снадобьями. Иоганн попал в канатную мастерскую, где ему едва удавалось заработать на нищенское пропитание и ничтожную плату за угол в лачуге сердобольной рыбачки. Однажды он понял, что не сможет больше сохранять нетронутыми деньги Бруммелей. Голод слишком часто терзал его. Он решил отослать деньги в Гарлем, чтобы лишить себя соблазна истратить их. Но как отправить?.. Кому доверить?.. Судьба снова помогла ему.

Проходя как-то нарядной улицей Гоогстрат, он услышал разговор о находившейся поблизости конторе антверпенца Снейса. Снейс?.. Матвей Снейс?.. Где он слышал это имя?.. Ах да, ведь это маэстро, прощаясь, назвал богача-промышленника, к которому уехал ткач Лиар. Богатая контора имеет, конечно, постоянные сношения с торговым Амстердамом, а может быть, и с соседним с ним Гарлемом. Иоганн быстро нашел контору. И ему, правда не без труда, удалось повидать самого Снейса, к счастью только что приехавшего по делам в Роттердам. Крючковатый нос богача мало располагал к откровенности. Но делать было нечего. Иоганн объяснил, что ему нужно. Снейс хоть и насупил черные густые брови, однако обещал отослать деньги и письмо по назначению вместе со своими конторскими бумагами.

— Чем же ты будешь жить дальше? — спросил он хмуро.

Иоганн набрался храбрости и неожиданно для себя выпалил:

— Может быть, вы поможете мне заработать?

Так начались их отношения: богача и бездомного, в сущности, мальчишки. Снейс оценил, как товар, честность и молодой задор Иоганна и дал ему работу у себя в конторе.

Скоро из Гарлема пришло письмо с благословениями госпожи Бруммель, укорами маэстро за возвращение денег и продиктованная Эльфриде записка от Ирмы:

«Разноглазый, вернись. Нам скучно без тебя. А шпага висит над моей кроватью. Смотрю и плачу даже. А папа смеется и Фрида. Я рада, что ты не прислал лиара. Он счастливый. Пишет Фрида, а я еще плохо. Твоя сестра Ирма. Вернись».

Девочка напомнила Иоганну о монете, давно зашитой в подкладку куртки. Он почти забыл о ней. Может быть, она действительно поможет ему научиться ткацкому делу, если он отыщет знакомого маэстро ткача? Но неразговорчивый Снейс так и не ответил на вопрос, знает ли он мастера ткацкого ремесла Николя Лиара.

Время шло. Иоганну надоело сидеть в пыли конторских книг, счетов, накладных. Ему хотелось живой работы, хотелось видеть творения своих рук. В Роттердаме ему уже нечего было ждать — о судьбе матушки Франсуазы он ничего узнать не мог.

И вот Иоганн — чужой и в Брюсселе. В городе ощущалось глухое волнение. Тишина была полна чего-то настороженного. На бирже, куда с самого утра побежал булочник Ренонкль, чувствовалась непонятная суета. Никто ничего толком не знал. Все о чем-то друг друга спрашивали. Еще на заре, при входе в город, Иоганн был удивлен усиленными отрадами стражи. После полудня улицы начали быстро наполняться народом. Люди таинственно шептались, подвигаясь в сторону главных городских ворот. Кого-то, очевидно, ждали. На перекрестках замелькала стража. К шести часам волнение захлестнуло все кварталы. Иоганн еле протискивался сквозь густые толпы. Не успели луга Сенна закуриться вечерним туманом, как ожидание стало невыносимым. Люди, почти не слыша призывов к «Ave Maria», машинально снимали шляпы и крестились.

Перед самым заходом солнца напряжение наконец разрешилось — в городских воротах показалась длинная, стройная процессия богато одетых всадников. Они медленно въезжали в город. При виде их толпа разразилась рукоплесканиями.