Алексей Орлов - Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова

…Когда эскадра к бою изготовилась, мы вышли против турок. Тогда же Дунайка проехался по греческим землям, где единоверцы наши уже изготовились и лишь ждали сигнала к выступлению. Он зачитал им манифест матушки-императрицы, а в нём, дословно помню, говорилось: «Ударьте на общего нашего врага согласными сердцами и совокупными силами, простирая ополчение и победы ваши до самого Константинополя! Изгоните оттуда остатки агарян со всем их злочестием и возобновите православие в сем ему посвященном граде! Настал к тому час удобный, ибо вся громада неверных будет в удалении в нашей стороне и там совершенно разгромлена дарованными нам от Бога силами».

И точно, пришли известия, что наша армия громит турок при Днестре и Днепре и на прочих землях близ границ российских; всё это столь воодушевило греков и иных православных, что они тотчас против турок выступили. Греки принесли Фёдору знамена свои, кои освящены им были в монастыре в присутствии священства православного, а затем розданы отрядам греческим, поклявшимся в верности России. Впрочем, как далее выяснилось, громких слов и пылу единоверцы наши много явили, а воевать по-настоящему не умели, да и не хотели…

Осип (Иосиф) де Рибас

Вначале действия наши шли как по маслу – мы били турок на море, греки – на суше. Однако не обошлось без конфузии: береговые крепости турецкие крепким орешком оказались; нам бы на суше утвердиться, а кораблями от моря их отрезать, и они пали бы тогда сами собою, ибо турецкий флот не был ещё снаряжен и находился в Константинополе и Дарданеллах. Но мы с моря их взять пытались, не имея достаточного на берегу обоснования, и потому даже то, что с большими потерями приобрели, вновь отдать туркам вынуждены были. Я виноват, чего говорить; есть генералы, которые в своих поражениях кого угодно, кроме себя, винят, но граф Орлов за чужие спины прятаться не привык!..

Между тем турки флот свой собрали и против нас направились. По счастью, мы их вовремя обнаружили и сперва в Хиосском проливе ощутимый удар по флоту турецкому нанесли, а затем, в Чесменскую бухту загнав, полностью его уничтожили. Дело было жарким: турки по большим кораблям вдвое нас превосходили, по малым – в четверо, и если бы мы проиграли, никому из нас в живых не быть, а чести России огромный урон нанесён был бы. Спиридов и Грейг на что храбрые воины были, но всё же советовали мне более благоприятного момента для сражения дождаться, однако я приказал немедля битву начинать. Не безрассудство это было, не бахвальство кичливое – верил я в моряков русских, каждый из которых отвагой, сметливостью и сноровкой трёх и более турок стоит!

Дунайка со мной полностью согласен был; единственно, просил, чтобы отпустил я его на корабль «Святой Евстафий», на котором Спиридов должен был по самому центру турецкий флот атаковать. Как тут запретишь: если я многих людей на смертный бой посылаю, могу ли брата своего от опасности прятать?

– С Богом! – говорю. – Будь там и сражайся достойно Орловых, но помни – если тебя убьют, ни мне, ни братьям нашим до конца дней покоя не знать.

– Ничего, Алехан, где наша не пропадала! – отвечает он. – Вспомни, как на медведя ходили: так неужто турка не одолеем?!.

Отбыл он на «Евстафий», а я на «Трёх Иерархах» остался: мы во второй линии должны были стоять, что для меня было обидно, но смириться пришлось – если бы наш главный корабль погиб, это в сердца моряков могло внести гибельное сомнение в исходе битвы. Впрочем, и на нашу долю выпало немало, как последующие события показали, – а Ерофеич мой это будто предчувствовал. Помолился он усердно, что редко делал, надел чистую рубаху и попросил меня родным его отписать, если что случится.

Адмирал Г. А. Спиридов

– Ты никак помирать собрался? – спрашиваю я с улыбкой, а у самого на душе кошки скребутся.

– Когда-никогда помирать придётся, так отчего не приготовиться заранее? – говорит Ерофеич. – Не люблю ничего делать наспех, и смерть меня врасплох не застанет.

Не нашёлся я, что сказать, но, как оказалось, он прав был…

Началась битва для нас худо. Турецкие корабли открыли огонь издалека – у них такое превосходство в пушках было, что турки хотели разгромить наш флот на дальнем расстоянии; мы же вынуждены были идти на сближение, чтобы бить наверняка. Однако манёвр этот не всем нашим кораблям удался: «Европа» проскочил своё место, был поврежден и должен был развернуться и встать позади «Ростислава»; «Святой Януарий» тоже надлежащее место занять не смог, а «Три Святителя» обогнул турецкий корабль с тыльной стороны, совершенно в пороховой дымке скрывшись, отчего мы по ошибке приняли его за турка и обстреляли.

В итоге «Святой Евстафий», которому и без того самое тяжёлое в битве должно было достаться, весь удар на себе принял. Турки били по нему с трёх сторон: что там творилось, рассказать невозможно, – сущий ад! Но «Евстафий» с несказанными терпением и мужеством выдерживал все неприятельские выстрелы и производил ответный огонь без умолка с такою жестокостью, что турки от того великой вред почувствовали.

И. Айвазовский. Бой в Хиосском проливе

Тут и мы в бой вступили, и хотя лишь четыре наших корабля в переднюю линию против турок встать смогли, но дрались отчаянно! Удар за ударом выстрелы пушечные, сливаясь, беспрерывный гром производили; воздух так был наполнен дымом, что лучи солнца померкли. Однако ни свист ядер летающих, ни разные опасности, ни самая смерть ужасающая не могли произвести робости в сердцах моряков наших, истинных сынов Отечества и достойных подданных императрицы Екатерины!

На «Три Иерарха» два турецких корабля накинулись; они подошли к нам на близкое расстояние и не только пушечным, но и оружейным огнём всю палубу простреливали. Вот здесь-то я на волосок от гибели очутился: один турок прицелился в меня, и пущенная им пуля непременно пробила бы мою грудь, если бы Ерофеич, не отходивший от меня ни на шаг, не бросился под выстрел. Я не успел даже понять, что произошло; вижу, он оседает на палубу, а на груди его дымится отверстая рана.

– Ерофеич! Быть того не может! – кричу. – Погоди, сейчас я тебе рану перевяжу; мы с тобой ещё на медведя сходим.

– Нет, Алексей Григорьевич, теперь уж без меня, – шепчет он. – Смотри, не лезь на рожон… – и умер на моих руках.

Тут у меня от горя дыхание перехватило, а в голове одна мысль – туркам отомстить! Встал я во весь рост, шпагу вытащил и командую: