Алексей Орлов - Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова

– Я бы вам своего табачку предложил, да табакерка у меня скромная, не в пример вашим, – показал я её.

– Ох, Алексей Григорьевич! – шутливо погрозила мне пальцем императрица. – Намёк твой я отлично поняла и прикажу достойную графа Орлова табакерку изготовить…

На этом наш разговор о делах закончился; далее о всяких пустяках болтали.

Собрался я быстро; Фёдор охотно со мной ехать согласился, князь Долгорукий ответил «слушаюсь», а Ерофеич поворчал немного – куда, мол, тебя несёт, Алексей Григорьевич: в тёплые края после твоей болезни поехать хорошо, но ты не за тем едешь, чтобы здоровье восстановить (я ему всего, понятно, не рассказал, однако он и сам догадался, что не на прогулку собираемся).

Табакерка XVIII века

– Оставайся, – сказал я ему. – Я тебе не принуждаю.

– Вот ещё! – возмутился он. – Так я тебя одного к басурманам и отпущу! Я перед матушкой твоей покойной, пусть земля ей будет пухом, в ответе. Басурмане, они страсть какие злые – если с тобою чего сделают, меня твоя матушка с того света проклянёт, и сам я себе не прощу. Хватит языком попусту молоть – давай думать, какие вещи брать будем!

Как в воду глядел Ерофеич: если бы не он, не было бы меня сейчас с вами…

Выехали мы из Петербурга в марте, в городе снег ещё лежал, по Неве льдины плыли – а добрались до Италии, там уже всё цветёт, теплынь, на полях работы идут. Народ итальянский весёлый, чуть не каждый встречный чего-то напевает, парочки посреди дня обнимаются. Я, признаться, расслабился, Ерофеич – и тот оттаял, а Дунайка совсем голову потерял, амуры с итальянками напропалую крутит. Но князь Долгорукий был суров – может, ещё от того, что в войне с Фридрихом ранение в голову получил, вследствие которого в странном поведении порою бывал замечен.

– Ваше сиятельство, господин генерал, – он ко мне так обращался. – Знать бы мне заранее, что мы для таковых занятий едем, рапортом бы отказался. Я служить присягал, а не развлекаться под кипарисами.

– Будет тебе служба, господин майор, – я достал из шкатулки предписание по Черногории, что мне в Петербурге вручили. – Дело наисекретнейшее – читай.

Прочитал он и в лице изменился:

– Помилуйте, Алексей Григорьевич, как мне разобраться: полезен нам сей самозванец или нет? А вдруг он обманщик и глаза мне отведёт?

– Разберёшься, Юрий Владимирович, ты человек бывалый, – утешаю я его, – а чтобы легче тебе было с черногорцами разговаривать, отвези им боевого припасу – пороха и свинца. Я разузнал: черногорцы в этом большую нужду имеют, а тут, будто нарочно, наш торговый корабль пришёл, а на нём для обороны от пиратов боевой запас имеется. Так что бери людей себе в подмогу – и с Богом!..

О. Пассетти. Итальянский пейзаж («Серенада для любимой»)

Отправив Долгорукого в Черногорию, я со всем тщанием принялся собирать сведения о турках и народах, ими покорённых. Зверства, которые там совершались, трудно описать – я порою не мог поверить тому, что мне рассказывали, но свидетельства очевидцев были неоспоримы. Вопреки заветам своего пророка Магомета, которого турки почитают наравне с Богом, они относились к христианам как к животным, называя их «быдлом» и беспощадно уничтожая за малейшие провинности, а часто просто для устрашения.

Так, войдя в один город, турки умертвили восемь тысяч его православных жителей, а двести самых красивых девушек заставили плясать, изнасиловали, а потом всех убили, свалив трупы гнить под солнечным зноем. В другом городке было заживо сожжено в своих домах более восьмисот христиан, а тем, кто остался в живых, выкололи глаза, отрезали носы и уши. В соседней деревне всё мужское население, от маленьких мальчиков до глубоких стариков, согнали на мост и сбросили в реку, перед этим разбив им головы прикладами ружей. Ещё в одном городе турки вырезали всех, кто принадлежал к мужскому полу, числом более тысячи человек, а всех женщин, изнасиловав, сожгли ещё живых в местной церкви.

Христианам отрезали языки, отрубали руки и ноги, нарезали из кожи ремни, сажали на кол; даже малые дети не могли избежать такой жестокой участи – среди турок были особенные мастера своего дела, которые могли разом разрывать младенцев, схватывая их за обе ноги.

Надо было видеть лица тех, кто рассказывал мне о чудовищных деяниях турецких.

– Нам бы только оружие получить, – говорили мне. – Все поднимемся на турок от мала до велика!..

Тем временем вернулся из Черногории князь Долгорукий. При встрече со мною был он подавлен и в глаза смотреть избегал.

Зверства турок над христианами. Гравюра XIX века

– Ну, как прошёл твой вояж, господин майор? Видел ли ты государя нашего Петра Третьего? – спрашиваю я его. – Как приняли тебе черногорцы; готовы они против турок подняться, если надобность настанет?

– Не знаю, что и ответить, ваше сиятельство, господин генерал, – говорит он. – Самозванца я видел: ловок шельма, что тут скажешь!.. Когда мы в Цетинье, столицу черногорскую прибыли, нас встретил весь народ во главе с духовенством. У них светской власти нет: правит всеми делами – и государственными, и церковными – митрополит, ныне именем Савва; я ему объяснил, что подлинный государь Пётр Третий умер и погребён, а они у себя самозванца приветили. Митрополит возмутился, собрал народ и с моих слов объявил сего самозванца плутом и бродягой. Народ кричать стал: «Ах, он обманщик! Повесить его! Изрубить на куски!» Мне митрополит Савва переводил всё в точности, он наш язык отменно знает.

«А спросите, ваше преосвященство, окажут ли они императрице Екатерине верность и усердие, пойдут ли с турками воевать, если она призовёт?» – прошу я митрополита. Он к народу обратился – в ответ крик ещё громче: «На небе Бог, на земле Россия! Давай крест, все присягнём русской императрице!» Тут же начали крест целовать; я раздал им четыреста дукатов, а про себя думаю: «Выполнено данное мне поручение. Зря я опасался: легко всё прошло». Пошёл отдыхать с чистой совестью.

Да не тут-то было! На рассвете вдруг такая пальба поднялась, что я подумал – турки напали! Выскакиваю в чём есть, пистолет держу наготове – вижу, а народ-то в восторге: какие там турки! Оказалось, самозванец прискакал, и черногорцы в сей же час к нему переметнулись, вчерашнюю свою присягу совершенно позабыв. «Ах, разбойники! – думаю. – И про то, что крест целовали, и про дукаты мои уже и не вспоминают! Вот народец-то! Ну, сущие разбойники!» Оделся наспех, пошёл к митрополиту.