Александр Кутыков - Первый великоросс [Роман]

Сыз сетовал на то, что надо было время от времени наведываться к избенке для догляда. Светя отрешенно вздыхал. Сыз не отставал от молодца, пялился на него. Светя чувствовал себя всему виной, но странным образом постепенно успокаивался.

Ярик и Птарь шушукались, вглядывались в темень леса, прислушивались к вою волков, уханью пугачей и обязательно, о чем бы ни шептались, вспоминали Малка и Щека.

— А вдруг они приведут к нам на двор живого печенега для потехи? — повторял и интонацию, и выражение лица Малка Ярик. Получилось, как назло, очень похоже. И всем стало грустно, одиноко и обидно.

В лесу было зябко. Никто не спал — замерзли. Сжались в плотный клубок, выдавив и чуть не спихнув старого Сыза. Тот укрылся с головой в старый становой кафтан и лежал молча, вконец одинокий. Между Светей и Гульной съежились три дитяти. Стреша вслушивалась, как дышит старший брат, потом осторожно дотянулась ручкой до его запястья и закрыла глазки, в которых засияли звездочки, запели голосистые птицы. Она была счастлива и спокойна…

Лишь только засветлело, с дерева слез Сыз и стал кресать огонь. Дети недавно заснули и тихо сопели. Светя лежал, ничего не желая, не знал, что делать и чего хотеть. Услышал всхлипы матери и понял, что нечаянная вина вспомнится ему в семье еще не один раз. Встал с лежанки, бросил свой зипун на ноги паробкам и спустился к задымившемуся костерку.

— Комаров еще нет, да и не очень холодно, — подбадривая, приветствовал Светю Сыз. — Щас брусничного взвара скипячу… — Он налил в жестяную мису водицы из медного кувшина и стал прилаживать ее на тепленке…

День проходил в томительном ожидании чего-то. Ребята кушали, не переставая. Составлял им компанию и Сыз. Светя и Стреша лежали в ветвистом логове возле несчастной матери и думали о чем-то. Гульна, когда отвлеклась от своей печали, спросила:

— Сына, на ночь что-то будем придумывать поскладней?

— Что грустишь, ягодка, занемогла? — снизу озаботился чуткий Сыз.

— Заложу лапником все — будет тепло. А можно и в полдень выспаться… Как-нибудь скоротаем еще ночь, а там поглядим… — решил Светя.

— Что-то мне противно все. Беспокойно внутри, истошно… — чтоб не услыхал Сыз, пожалилась Гульна сыну.

Проходили часы. Светя все же собрался за лапником. Ребят не взял.

— Сидите… Чего мне тут? Можно и два раза сходить! — отверг он их предложения о помощи. Ему хотелось побыть одному.

Ребята, напротив, расшевелились, раззадорились со стариком.

— Ты, Сыз, сколько можешь съесть?

— А вам какая печаль до меня? Тоже ешьте.

— У меня пузо, как у коня зад! — Ярик хлопая себя по животу. Говорил тихо, чтобы мать не услыхала, и оттого почему-то всем становилось смешно до немочи. Смеяться старались негромко, зажимая рты ладонями. От натуги щеки у парней надувались и получался прыск со слюной.

— Сыз третьего дня зуб обронил. Искал, а когда нашел — обсосал, вставил снова в рот и прикусывал, прикусывал! — вспомнил по случаю Ярик, и от этого веселого воспоминания ребята свалились друг на друга и, поглядывая на дерево, стали бесшумно дуться. Встретившись бесстыжими глазенками, вновь прыснули и прегромко. У Птаря выплеск смеха сопровождался фонтанчиком соплей.

Нерешительный Сыз злобным коршуном глядел на Птаря. Он и не предполагал, что был замечен тогда за своим занятием.

— Ну, правильно, дундыря, теперь наматывай сопли на кулак! — воротил нос дедок, мечтая сию минуту вскочить и надавать весельчакам по шеям. — О землю сморкнись!

Сметливый Птарь быстро нашел другую потеху: встал на четвереньки и, мотая головой, как лошадь, поднимающаяся в гору, стал дуть носом в землю и фырчать. Очень скоро из носу выдулся мутный пузырь, против которого тут же появилась разящая мутный шарик травиночка в пальцах Ярика.

Сыз взял увесистый дымящийся дрючок из костра и начал вставать. Но старая, затекшая от сиденья спина не послушалась, и он завалился на бок.

Ярик гоготал. Птарь чуть отбежал и дотирал об рукав размазанную возгрю. Сыз все же поднялся, не бросая дрючок.

— И за тебя, дундырь, возьмусь! — предупредил он насторожившегося Ярика, но побежал за Птарем.

Малыш стрельнул испуганными глазами по дереву, где была мать, и рванулся прочь меж кустиков и елочек. Настроенный решительно Сыз устремился в погоню.

— Что за шум, а забияк нету? — вернулся с лапником Светя.

— Сыз побежал за Птарем! Сбесился совсем деда! — ответил Ярик, вслушиваясь в хруст веток и беспокоясь за братишку.

— Небось, словцо непотребное сказали ему?

— Нет, пошутили, что кушает и кушает, а он взял и сбесился.

— Чего стоишь? Спасай брата!..

Из лесу послышалось Птарево «а-а-а-а!..» Светя бросил лапник и сам побег к месту расправы. Через время к костру вернулись Птарь, за ним Светя, последним приплелся Сыз.

— Потакаете, научаете на меня, а они ничего не понимают, дундыри! — брюзжал дедок.

Птарь держался за багровую шею и плакал.

— На и тебе! — дотянулся Сыз до Ярика не брошенным дрючком.

— Прекрати, Сыз, сдурел? — серьезно сказал Светя.

— Ты не лезь, а то щас и до тебя доберусь! — не успокаивался старик. Ярик стоял в стороне и никак не мог отойти от больнючего удара. — Чего хошь, то и скажут, чего хошь, то и сделают! То зад, то перед, то еще чего удумают, дундыри! — Сыз ходил между Светей и костром, как взбесившийся петух, и говорил громко — чтоб непременно услышала Гульна.

— Чего там у вас за разбойничий вертеп? — высунулась наконец она.

— Весь срам в одном месте собрался, — пожаловался Сыз.

— Очумелый Сыз дерется! — ответили одновременно Ярик и Птарь.

Дед, как на врага, посмотрел на Ярика:

— У-у-у, дундырь!..

К вечеру настроение поднялось. Все вели себя так, будто самое страшное уже произошло. Обложенное лапником гнездо заполнилось задолго до темна. Было немного тесновато, но поедаемая в непривычных количествах еда сгладила это неудобство. Лишь Стреша сидела какая-то вялая и болезненная. Тихо сетовала Гульне, что болит живот.

— Жри меньше! — ляпнул Ярик, но тут же понял, что сказал непутевое.

— Да она второй день еле волохается! Не то что кушать — головенку еле держит! — Гульна гладила распущенные черные волосы девочки. Картина ребятам не нравилась. Им было противно смотреть на поблекшую двоюродную сестру, которую мамка без конца лелеет. Паробки поглядывали на Светю и Сыза. Светя уже не слишком одобрял их выходки.

— Заночуете под деревом! — пообещал мальцам он.

Ребята отвернулись к Сызу: всклоченный дедок-раздевулье так и высекал из них улыбки. Стоило чуть дольше положенного Птарю посмотреть на Сыза, как тот резко и внятно произнес:

— Дундыря!

— Что ты заладил, дед? — поинтересовалась Гульна. — Откель слово такое?