Александр Кутыков - Первый великоросс [Роман]

— Дай-ка, хоть издалече… — Не отводя взора от диковины, просовывал руку между тел Ижна. За ним тянулся Пир. Сыз ждал, когда Стреша поднесет и скажет: «Посмотри, Сызушка…»

— Вот, хотел продать, когда поедем… — сказал, насладившись общим восхищением, Козич.

— Ой, ты что! Миленький, дай нарадоваться!.. Сызушка, посмотри, что Козич продать захотел!

Сыз боковым зрением окинул вещицу и произнес:

— Да, не наша работа — тонкая и долгая.

— Как скажет Стреша, так с пером и поступим. Токмо Синюшке не говорите, а то умыкнет и продаст… Ведь дюжину добрых коней за этакую красоту выручить можно!

— Где ж ты его прятал до сих пор, нешто в одрине?..

— Три года?..

— С Десны с ним шел, а нам не сказал?..

— Ну и Козич, ай-да Козич!

— Нет, красу такую — дюже лепую — в торг никак нельзя пустить!..

На ночь покушали овсяной каши, вареной оленины, попили брусничного взвара. Засыпали в раздумьях о завтрашней поездке. Хорошее расположение духа вселяло надежды. И маленькая девчушка, перед сном наглядевшись в глаза склонившихся над нею мамы и папы, тихонько сопела, через короткое время делала глубокий вздох и, не просыпаясь, бесшумно переворачивалась на другой бок. Пес-трехлеток, после драки расставшийся со сворой и среди ночи прибежавший со звериной гулянки в свой двор, принялся, задыхаясь, крошить белыми зубами оленьи кости, потом улегся под дверью одрины, вдыхая успокаивающий козий дух…

Переселенцы обживали новое место, имея из домашней утвари лишь котелок, иглы, два кремневых огнива да в пух рваную одежду. Зато с оружием все обстояло хорошо: железные наконечники для стрел, большие копья и маленькие сулицы, почти у всех — мечи, ножи, броня, шлемы, снятые с павших и убитых лошадей металлические застежки, кольца, пряхи, неиспользованные до сих пор целые серебряные гривны и резаны от них. Малые кусочки серебра променяли недавно на ткацкий стан хорошей работы. Тонкостями обслуживания его овладел Козич: усидчиво поправлял он рядки многочисленных нитей, с радостью обеспечивал семью серо-бурыми полотнищами…

Эти кромы привезли из Булгара и купили их у булгар — в бытность тех в мерянском лесу. В булгарских краях сами здешние обитатели еще не бывали: туда — из-за расстояния да многочисленных опасностей — нелегко было доехать.

На востоке земель мери худо-бедно теплились торжки, устраиваемые восточными купцами из Итили. В столице Булгарского ханства глубоко обжились арабские и иудейские торговые люди, заправлявшие торговлей Камско-Волжских земель с южным Хвалынским морем и далее с персами. Лесные края Булгара манили поначалу негоциантов разных мастей. Но многовековое торжище вытесняло некачественные изделия, выводя уровень торговли и ремесла на очень высокий по тем временам мировой уровень. Тянувшиеся туда со всего света солидные купцы определяли планку качества, предъявляя к товару весьма и весьма строгие требования.

Пушнина, воск, рабы — превосходные!.. Изделия ремесленников — нужные и долговечные!.. Украшения — по-восточному ослепительные!.. Товар качеством похуже тоже находили сбыт, и незачем было упрашивать иудеев или персов приобретать его за бесценок. Снаряжались караваны в Ростов, Суздаль, муромские, мещерские или мерянские леса — туда, где уже действовали менее прихотливые торжки. Все, что не находило спрос в Булгаре, там шло нарасхват… Справедливости ради следует напомнить: Муром, Ростов, Суздаль больше клонились в торговле к татарам, нежели в сторону далекого Киева. Тем паче, что стольный град русичей сам взорами прикипел к Греции, алкая наживы, а не укрепления связей с утекающими от днепровской власти северными городами. Конечно, предпринимались попытки исправить такое положение, но до того действия Киева были неуклюжими, что только сильнее разобщали родные вотчины. Киев, руководствуясь интересами больших мужей, последовательно выполнял их честолюбивые прихоти и утолял спесь, даже в ничтожной степени не учитывая чаяния смердов. Земля в широте своей платила государству тем же.

Население бродило в поисках лучшей доли. На востоке заходило в Дикое Поле, но стремная и неспокойная жизнь по соседству с кочевниками мало кого прельщала… На юге — военная зона, не позволявшая укорениться основательно… На западе господствовал прокиевский государственный уклад… Лишь на север вели относительно безопасные пути-дорожки, обещавшие труженикам покой. Не боясь сурового климата, славянская молва тонкими струйками сочились в Залесье.

Привычка благородных верхов мыслить в поисках решения общих проблем таким образом, чтобы наперво обеспечить свое, близкое, вела к тому, что в нижних пластах соплеменников царил самотек по принципу: все как-нибудь перемелется… Вот и возникали у смиренных русских кромешные ситуации. В неустойчивом положении, когда бурлит мутная вода, зрячими остаются поначалу лишь те, кто исподволь начал смуту. Но вскоре плотность ото всюду приносимой грязи становится такой, что слепнут и мутари. Тогда судорожно ищут в земле урядника — того, кто успокоит народ, накажет виновных, обеспечит «наряд» — то есть вернет хотя бы туда, откуда с таким трудом ушли…

…История молчит, устно-эпические сказания не доносят до нас обстоятельств того неуклада и кутерьмы, а также причин, из-за коих активизировались у нас варяги, или отчего явилась к нам варяжская опричнина. Куда более вероятным выглядит первое — активизировались, живя до этого где-то рядом и набираясь сил, ратных умений, выжидая счастливый момент для экспансии. Но здесь нас этот вопрос не интересует…

Бесконечное отсутствие славной дружины у стен Киева не могло не привести к соглашательской политике с упорными, дикими печенегами, перекрывшими распространение славянского государства на юг. Предпосылки развития тюркской силы — сиюминутная выгода от торговли и расселение печенегов в русских землях. Так Киевщина делается крайней уже с двух сторон. А Киев — это уста русской земли, питающие все остальное тело. В перспективе замаячил перехват Днепра и выхода к морю, многовековое удержание их в стороне от русской власти. «Днепр — Черное море» — эдакая водная артерия восточного славянства, связывавшая его с большей и умнейшей цивилизацией, коей, без сомнения, была тогда южная Европа.

Менялись форма собственности и налоги. Это вторая причина, по которой растущий русский мир двинулся в Волго-Окское пространство. Плюс еще похабное исполнение дружиной государственной задачи по упорядочению Земли, отсутствие контроля со стороны высокого стола, а также объективная внутренняя нелюбовь низа к властвующим шустрякам… Единичные случаи доброхотства тонули в массе безнаказанной лихости.