Александр Кутыков - Первый великоросс [Роман]

Пока шли — передавали куль с удивительно белой солью, по очереди тыкали в него средние пальцы, солонились и заедали теплыми, душистыми, сочащимися жиром пшеничными лепешками.

Легко и просто нашли одного из многих юного перевозчика, сели и поехали. Когда выплыли на лодке к середине, Синюшка показал рукой вверх по течению и тихо проговорил:

— А вот там Ростов… Сколь же туда плыть?

— Сбирайся… Тебе надобно, Синюша, поезжай в свой Ростов, — серьезно ответил Светояр.

— Ты нам голову морочишь своим Ростовом уж сколь? — озлился Козич.

— Я бы давно съехал, но вас бросить как мне? То ждали вражин каких-нибудь, потом Дубна отселился, теперь я уйду… И ты, Светояр, останешься со стариками.

Козич недовольно хмыкнул и посмотрел на Светояра, а тот ответил:

— Едь, не бойся, как-то управимся. Все крепки еще.

— Ха, вот и другой вопрос: одному мне в дороге недолго и пропасть.

— А ты позови из лешаков кого-то, — посоветовал Светояр, — например, Юсьву. Он за жрищем своим блюдет дюже пылко. По наущению ведьмы народ свой мутит: мол, Лесоок — инородец, и нету в нем духу надобного. Уведешь бунтуя— живот ему сохранишь. Той змеи також.

— Ох? — Козич удивленно и неприязненно покосился на Светояра.

— Да, добрый муже, кметек уж в матером возрасте, и свой там с роженья.

— А нам что с того? — отдаленно все же начинал вникать незлобивый Козич. Ответ задержался именно от тревожных раздумий старика.

Лодочка причалила к берегу. Русичи заторопились в конюшню, оглядывали лица прохожих, продолжая искать утреннего мальчугана. Все вокруг занимались делом: готовились к отъезду, а вновь прибывшие стремились через реку в город.

Гривастые спутники стояли у коновязи, жевали сенцо. Осмотрелись, убедились, удовлетворились.

— Верно, надо расплатиться. На ногаты, братец, расплатись-ка сам… — Козич отдал Светояру монетки. Тот подошел к старшему татарину с раскрытой ладонью, на которой лежали серебряные чешуйки с ноготь и крупнее. Мытник взял две по своему разумению, а потом, поняв просьбу русского, выкрикнул из ватаги, кольцом сидевшей у костра, мальчугана. Светояр взял руку юнца и ссыпал тому все деньги.

— На, братец, нам они ни к чему.

Счастливый паробок много-много благодарил.

Удоволенные русичи сели на коней и отправились домой. Услыхали крик и завывания знакомого парня — тут же поняли, что монеты отобраны. Влезать с защитой поостереглись— видно, таков тут закон.

Ехали, молчали, оглядывались больше, нежели глядели вперед. Открылись два гостинца: один — по которому приехали, другой — чуть южнее известной стези. Решив, что возвращаться дорогой, где сотворили воровство, чревато расплатой, отправились по менее широкой южной дороге. Она, по разумению всех, вела прямиком к дому. Козич вспомнил свой недавний вопрос:

— Почему же этот спокойный мужичок, Юсьва, нам может содеяться неладным?

— Я уверен, что приди мы тогда, три года тому назад, не к Лесоокову племени — не было бы нам никакой помощи.

— Дак што ж, зверья бы не добыли? — спросил Синюшка.

— Поохотились бы весну, лето, жрали бы, как волчины, одно мясо, пусть даже ягоды — непременно наши черева запаршивели б! До следующей весны окрест раздобыли б, наконец, семена, а кушать с них — лишь к осени.

— Верно, — согласился Синюшка, — овес с житом мы той же весной отсеяли.

— И кушали до нашего урожая ихний хлебушек, — подтвердил Козич.

— Правда, и они в накладе не были, браты, — напомнил Светояр. — Их в тот раз тати посекли бы, помните?

— Да и зверя имают они дюже мудрено. Ходят, ищут, день кружат… — посмеивался над лешаками молодой. — Пусть и за приплод благодарят.

— Ха-ха, молодец, парень! — сощурил глаза Козич.

— А чего им еще делать? У них не кровь, а вода. Кружат и кружат весь век вокруг одних и тех же лесин… — проговорил Светояр. А Козич, всегда симпатизировавший непонятным лешакам, добавил:

— А всегда они с добычей!.. И все тихо делают: ушли, пришли, и зверя несут всенепременно… Да, правильно, Светояр: жрать бы нам без них одно мясо. И тут еще у нас дитятя завелась, а ей без слатенькой кашицы — ну никак.

— Юсьва, думаю я, сведет от нас племя. Та вредная старуха все ж его науськает. Страшится она не нашей тяги к ним, а ихней к нам.

— А он-то поедет ли со мной?

— Надь смекнуть, чем он дышит и как-то схитрить. Нешто мы с лешаками не совладаем?

Светояр поставил непростую задачу. Козич смолчал, а молодой, весьма довольный оживлением жизни, сказал:

— Знаю я, чем его сманить: есть хитрая задума…

Так и ехали, переговариваясь, делясь соображениями на разный счет. Ночь выровняла беседу, утихомирила предприимчивость, подсказала темы давно минувших деньков.

Места по этой дороге были пустынными и мало хоженными. Утром — вроде, тот же лес, но как-то мрачно от дорожки, на коей нетронутым ковром хилой травы отпечаталось длительное безлюдье. Гостинец сей, уводя в чащобу, все больше зарастал широченным подорожником. Путешественники, больше не видя просветов за спинами, замолчали вовсе — слушали лес. Через время вздрогнули от карканья вороны, будто нароком пролетевшей над головами ездоков.

— Тьфу, бисяка!.. Ну и место, братцы… Не иначе как туточки волхвы со Сречей творят кобь! — прошептал побледневший Синюшка.

Подножья елок и осин сплошь усеяны были большими грибами. Зловеще пестрели алые подосиновики и мухоморы, белые зонтики поганок прямо под копытами пошатывали коней. Солнце на крошечном небе открывалось и закрывалось быстрыми, прозрачными тучками. Лесные поляны озарялись вспыхивающим светом и тут же угрюмо тускнели. Случались моменты, когда одна сторона леса насквозь — до травы — пронизывалась ослепляющим, искрящимся, колющим глазницы лучом, а по другую сторону тропы царил демонский мрак, напоминая о пустячности прохожего. В колосящейся траве вдоль стези произрастали крепкие боровики, похожие на коварных затаившихся человечков. Путешественники боялись даже пошептаться меж собой… Боже праведный, кто же здесь осмелился жить? Наверно, такой же, как и сама сердитая, лихая заповедь… Птицы даже не поют, хоть лес и не глух.

Едва не наехали на зайца, лишь в последний момент вяло отпрыгнувшего с тропы и недовольно стрельнувшего косыми зеньками. Лошади чуяли настрой седоков — напрягшихся и скомкавших мысли… Вдруг сильный хлоп двух чирков, взлетевших с черной гати, бивших в унисон крылами, взорвал тишину. Эхо мерзко повторило хлопок. Оборвавшимся нутром люди непроизвольно выдавливали глухие слова.

— Что за лес? Некошное место…

— Когда ж он кончится? Верно, никогда…

— Плохо мне, чую неладное!.. От людей чую — не от зверя…

Последние слова принадлежали Светояру, вспомнившему детские, самые первые посещения заречного леса.