Станислав Жидков - Римский трибун [Историческая повесть]

— О, платье чудесное! Только для меня ты прекрасна в любом одеянии. — Кола взял ее за руку. — Знаешь, я с тех пор, как тебя встретил, чувствую в себе столько сил, что готов перевернуть мир.

— Не потому ли ты стащил вчера с седла мессере Фортифьекка?

— Этого подлеца следовало проучить. Он сбил своей лошадью ребенка.

— Префект [2] Префект — начальник городской милиции Рима. хотел тебя арестовать, да, к счастью, вступился Стефано Колонна. Старик не забыл, как ты отделал его врага Мартино ди Порто. Он ведь опять разбойничает на дорогах. Тебе следует быть осторожней. Не такой Мартино человек, чтобы прощать.

— Должно быть, у него крепкая голова, — засмеялся Кола. — При следующей встрече придется принять это во внимание.

— Все шутишь, а я постоянно в тревоге за тебя. Неужели нельзя не ввязываться в опасные переделки?

— Но будешь ли ты тогда уважать меня? Подумай, можно ли уважать труса?

— Ты прав! Я люблю тебя именно таким, — прошептала Ника.

Она вдруг положила руки ему на плечи и быстро поцеловала. От неожиданности Кола растерялся. Он успел ощутить ее влажные губы, успел почувствовать необыкновенную радость, но в то же время тревога и озабоченность невольно отразились на его лице.

Это заметила девушка.

— Что с тобой? — с беспокойством спросила она. — Ты чем-то огорчен?

— Согласится ли твой отец на наш брак? Говорят, мессере Франческо отказал недавно молодому синьору Бельведеро.

— Да он потому и отказал, что знает все, — улыбнулась Нина. — Я сама ему рассказала.

— А он?

— Сперва сердился за то, что мы скрыли от него. Потом одобрил мой выбор.

— Клянусь небом, учитель — необыкновенный человек! — просияв, воскликнул Кола. — Я уважаю его больше всех в городе.

— Отец тоже любит тебя. Говорит, из тебя выйдет настоящий ученый.

— О, Нина, я сейчас самый счастливый из людей! А ты — ты самая славная девушка на свете! — Он подхватил ее на руки и закружил в воздухе.

В узкой длинной мансарде у пылающего камина Кола ди Риенцо что-то переписывал с ветхого пергамента. Грубый, сколоченный из плохо обструганных досок стол был завален листами, свитками и книгами в толстых кожаных переплетах. В центре стоял глиняный чернильный прибор и стакан с очиненными гусиными перьями.

За окном хлестал дождь. Поскрипывая ставнями, завывал ветер.

Несмотря на горевший в камине огонь, в комнате было холодно и сыро.

— Еще пишешь? Не замерз? — поднимаясь по крутой лестнице, спросила Нина. — Попробуй пирога с маком.

Кола поцеловал жену, взял тонкий нож для очинки перьев и отрезал два куска.

— Попробуем, как у вас получилось.

— Много работы? Может быть, помочь? Почерк у меня почти такой же. — Нина посмотрела на разложенные на столе листы.

— Ничего, осталось переписать страниц десять. Потом отнесу к Чекко для разрисовки, и начнем переплетать.

— Для кого книга?

— Мессере Бруно заказал для Стефано Колонна. Им понравилось, как я сделал в прошлый раз томик Виргилия. Скоро у нас появятся деньги. Синьор хочет завести большую библиотеку.

— Теперь это в моде. Даже те, кто не умеет читать, приобретают книги. Боятся прослыть невеждами.

С улицы вдруг донеслись громкие возгласы, топот проносившихся всадников. В дверях появилась взволнованная Ирена.

— Синьор Колонна опять воюет с Орсини. У моста Сант-Антонио настоящее сражение. Как бы Марко и Конте не попали под стрелы. Их должны сейчас отпустить из школы.

— Успокойся, сестра, они не маленькие, — вглядываясь в окно, с тревогой сказал Кола. — Да вон и Конте.

Из-за угла показался сын художника. Он бежал, отчаянно махая руками. Все поспешили вниз навстречу мальчику.

— Скорей… скорей… на мосту… сбили Марко! — заикаясь от рыданий, выкрикнул Конте.

Кола ди Риенцо бросился по улице к реке. На той стороне Тибра еще шла схватка. С набережной долетали воинственные крики солдат. Он вбежал на мост и увидел брата. Тот лежал запрокинув голову в луже крови. Рядом валялась ученическая аспидная доска. Лицо Марко было изуродовано, грудь продавлена лошадиным копытом.

Опустившись на колено, Кола припал щекой к окровавленной рубашке брата. Но тщетно пытался он уловить под ней биение жизни. Тело мальчика оставалось холодным и неподвижным. Марко был мертв. Когда это дошло до сознания Колы, в глазах его блеснула ненависть.

— Будьте прокляты, детоубийцы! — Он поднял к небу сжатые кулаки.

воя речь в защиту Марсилия Падуанского [3] Марсилий Падуанскнй (1270–1342) — прогрессивный итальянский политический деятель, противник притязаний папства на светскую власть. всполошила сегодня ученых мужей. — Франческо Манчини с упреком взглянул на шедшего рядом Колу. — Особенно их напугали цитаты о народовластии.

— Можно подумать, что законы существуют лишь затем, чтобы оправдывать произвол, — отозвался Риенцо.

— Не будь наивным, друг мой, законы всегда служат сильным. Давать правителям советы по меньшей мере рискованно. К тому же в большинстве случаев страдания человека вызываются несоответствием его желаний с окружающим миропорядком, — заметил старый нотарий. — Поэтому необходимо приспосабливать одно к другому. А так как миропорядок не в нашей власти, то остается менять желания.

— Мы можем изменить и порядок, — возразил Кола. — Разве не об этом вопиют руины прошлого? Надо лишь заставить людей поверить в такую возможность.

— И ты хочешь сделать это? — улыбнулся старик.

— Почему бы и нет! Кто-то должен указать новый путь.

— Тогда готовься попасть на крест.

— Даже если под ним будет костер! — отозвался Риенцо.

— Лоренцо! Лоренцо, смотри кто вернулся! — громко позвала Нина. — Что же ты не встречаешь?

Игравший в углу четырехлетний мальчик, вскочив на ноги, бросился к двери. Кола ди Риенцо радостно подхватил подбежавшего сына. Вместе с ним в таверну вошли несколько молодых людей в поношенных студенческих куртках. Возбужденно переговариваясь, они расположились у камина. Из кухни вышел Бернардо.

— Ну, как? Что сказали в папской камере? [4] Камера — городская канцелярия, ведавшая церковными и светскими делами. — обратился он к брату.