Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Итак, испанская Армада стояла на рейде у Кале, направляя Парме все более недоуменные и огорченные письма, а Парма оставался в Нидерландах, до которых был день пути, и слал еще более резкие ответы. А англичане ждали на Темзе, в любой момент ожидая вторжения лишь потому, что им в голову ни разу не пришла одна-единственная мысль: испанский король послал свою Армаду без всякого согласованного военного плана.

В таком режиме Армада провела два бесплодных дня. Затем глухой ночью англичане выслали восемь просмоленных брандеров, полыхавших ярко, как тысяча маяков, и испанские капитаны в панике выбрали якоря и рассеялись. На следующий день на них обрушился английский флот. Испанцев загнали к берегу – кто-то потерпел крушение, кого-то взяли в плен, но большинство остались целыми и невредимыми.

Днем же позднее подул Божий ветер.

Его назвали протестантским. Никто с обеих сторон не мог отрицать, что, независимо от их отваги или набожности, могущественную Армаду сокрушила именно погода. Ветер бушевал день за днем, неделю за неделей, преобразуя моря в пенистые валы. Корабли теряли друг друга из виду; галеоны разбросало по всем северным водам, иные вынесло к скалам Северной Шотландии, а то и Ирландии. До дому добралось меньше половины. Было то наградой протестантам за их веру или карой католикам за их, но и королева английская Елизавета, и король испанский Филипп согласились с тем, что такие ветры исходят только от Бога.

Недели тюремного заключения явились для леди Альбион порой настоящего испытания. Сперва, по строгому распоряжению Горджеса, ее держали в крохотной лимингтонской тюрьме. И хотя мэр Лимингтона не уставал подавать прошения о переводе ее в другое место, или обезглавливании, или освобождении, или о чем угодно еще, лишь бы с него сняли ответственность за неугомонную леди, дело тянулось до октября, пока совет не согласился, что леди, хотя и была изменницей, не представляла серьезной угрозы для государства. После освобождения, хотя Альбион не прекращал выражать ей свою искреннюю преданность, она так и не ответила ему тем же. И в следующем году она взошла на корабль и отправилась навестить свою дочь Кэтрин, чей муж дон Диего пропал без вести – никто не знал, при каких обстоятельствах, – во время ужасной катастрофы, постигшей Армаду. То, что несчастного дона Диего надежно схоронил ее сын в ту самую ночь, когда она очутилась в тюрьме, – он закопал его в глубине Нью-Фореста, где никому не найти, – она не могла и представить.

Едва ли было удивительным ее решение остаться у дочери в Испании, и если Клемент, проигнорировав ее призывы присоединиться, лишился всякой надежды на наследство, то отнесся к этому философски.

– Я искренне думаю, – признался он как-то, – что отдал бы целый подрост – только бы она не вернулась.

– А ты теперь, Томас, – жизнерадостно объявила Хелена, – можешь построить себе в Лонгфорде дом.

Прошло почти два года, прежде чем Альбион был приглашен сопровождать их в большое поместье под Сарумом.

– Дом, Клемент, еще не совсем достроен, – сообщил ему хозяин, – но мне хочется, чтобы ты на него взглянул.

Когда они доехали до пышного парка у Эйвона, Альбион подумал, что место выбрано и впрямь замечательное. Но вот к чему его не подготовили и что заставило его сначала ахнуть, а после расхохотаться, так это дизайн.

На мирном участке уилтширской долины, удаленном от моря, стояла, выстроенная в превосходящем масштабе, массивная треугольная крепость с красивыми окнами вместо амбразур.

– Клянусь всеми святыми, Томас, да это же Херст-Касл! – воскликнул он.

Так оно и было. Огромный загородный дом, который Горджес назвал Лонгфорд-Каслом, был почти точной копией треугольной прибрежной крепости у Нью-Фореста. В память об испанском корабле и его грузе серебра Горджес даже вырезал высоко над входом изображение Нептуна с трезубцем, полулежавшего на палубе корабля, а по бокам расположились кариатиды с ликами самого Томаса и его жены. Здоровым чувством юмора Горджеса нельзя было не восхититься.

– Хелена утверждает, что все шведские замки треугольные, а эта резьба изображает ее предков-викингов, – подмигнул он.

Шведский замок или артиллерийский форт – чем бы его ни считать, – грандиозный треугольный особняк обещал надолго остаться в числе самых эксцентричных загородных строений в Англии.

И если впоследствии Альбион, быть может, порой ощущал укол зависти к везению своих друзей-аристократов, ему приходилось признать, что благодаря Горджесу с Хеленой в его лояльности больше ни разу не усомнились. По ходу дальнейшей карьеры он даже сумел с чистой совестью экспроприировать у ее величества немало строевого леса.

Джейн вышла замуж за Пакла.

Ник Прайд был, как и все, совершенно ошарашен.

– Этого никогда не случилось бы, не застрянь я на маяке в Мелвуде, – заявил он.

– Если она собиралась пойти на такое, – заметила мать, – то хорошо, что ты от нее избавился.

– Не знаю, – ответил Ник. – Мне сдается, ее словно околдовали.

Это прозвучало довольно бессмысленно.

Не сильно обрадовались и родители Джейн. Когда те поженились, мать Джейн даже не захотела отдать ей деревянный крестик, который всегда обещала. Но в конце концов, не желая ссориться, отдала. И Джейн носила его как талисман.

Шторм, разметавший великую Армаду, изменил не только людские жизни. Там и тут в Нью-Форесте тоже произошли небольшие перемены.

Глубокой ночью, когда беспомощные испанские галеоны швыряло по северным морям, ветер с особой яростью налетел на поляну, где рос чудесный дуб Руфуса. Ветви огромного дерева гнулись и раскачивались. Мириады живых существ, хоронившихся в его щелях, цеплялись что было мочи за кору или заползали вглубь. Крошечные организмы срывались бушующим ветром, и их уносило в хаос. Повсюду качались и пригибались высокие деревья, дубовые листья и желуди шелестели и бились под безумной и яростной атакой ветра, который выл, и налетал порывами, и свистел в непроглядной тьме.

Но корни чудесного дерева были такими же широкими, как ветви, и в эту дикую для Армады ночь верхний мир мог ввергнуться в безумие, а вот мир нижний был тихим, неподвижным, не потревоженным неистовой качкой ветвей.

Однако в ближнем лесу еще один дуб, который насчитывал всего два столетия, вырос в соседстве с другими дубами и буками – высокий и стройный. Его крона была намного меньше, а следовательно, и корневая система.

И вот в великом круговращении, под воющим ветром слепые силы природы вдруг вырвали этот высокий дуб, обрушили его на соседей и повергли гиганта на лесную подстилку.

Такое зрелище приводит в трепет, но от события есть и польза. Сломанные ветви упавшей кроны образуют множество защищенных участков, где пару лет могут спокойно расти молодые побеги, так как до них не добраться ни оленям, ни другим травоядным.