Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Бедный Сухарик, как тебя спасти?

– Ну уж если попадешься в лапы обезьяны, мгновенно задушит.

– Гром и молния, меня лихорадит, – сказал Синий Колпак, – я не в состоянии убить даже блоху. Ну а вы, друзья?

– Честное слово, я тоже нет.

– И я.

На тюремных часах пробило без четверти четыре. Скелет, все более опасаясь, что времени не останется, и видя, что многие заключенные искренне растроганы, злобно пригрозил:

– Молчать у меня! Иначе он никогда не кончит, этот болтун, прекратите балагурить!

Стало тихо.

Гобер продолжал:

– Вспомним, как мучительно трудно было Сухарику привыкнуть даже к черепахе, как дрожали от страха самые смелые ребята при одном имени Гаргуса, и представим себе ужас, который испытал Сухарик, увидев, что Душегуб тащит его прямо к чудовищу.

«Хозяин! Сжальтесь, помилуйте, больше никогда не буду, честное слово!» – дрожа как в лихорадке, бормотал бедный малыш, даже не понимая, что он такое натворил, в чем провинился. Но Душегуб и слушать не хотел… Несмотря на крики, на то, что мальчик отбивался, он поднес Сухарика к обезьяне, и она вцепилась в него своими мохнатыми лапами.

В зале всех охватил трепет, слушатели напряглись.

– Ну и балбес бы я был, если б ушел раньше, – сказал надзиратель, подходя ближе к арестантам.

– Слушайте, слушайте, самое интересное впереди, – продолжал Гобер. – Как только Сухарик почувствовал холодные волосатые лапы могучего зверя, схватившего его за шею, он решил, что все кончено, и, словно в бреду, стал кричать так жалобно, что, казалось, мог бы разжалобить и тигра. «Боже мой, да ведь это паук, которого я видел во сне… Золотая мушка, спаси меня!»

«Ты у меня замолчишь, негодяй… замолчишь!..» – грозился Душегуб, избивая его ногами. Он боялся, что крики услышат. Но вскоре бояться стало нечего, подумайте сами, бедный Сухарик уже не кричал и не отбивался, он стоял на коленях, белый как полотно, с закрытыми глазами, дрожа всем телом, как будто на дворе январский мороз; а обезьяна в это время била его, драла за волосы, царапала; временами она останавливалась, глядела на хозяина, точно желая узнать, что ей делать. Душегуб дико смеялся, притом так громко, что его смех заглушил бы и вопли мальчика, если б тот мог кричать. Казалось, это поощряло Гаргуса, еще более яростно нападавшего на мальчика.

– У, гад! – воскликнул Синий Колпак. – Попалась бы ты мне, я бы схватил тебя за хвост и вертел колесом, а потом хрястнул башкой о мостовую.

– Ах, мерзавка, злая, что твой дикарь.

– Да таких злых и не бывает!

– Как не бывает, – возразил Гобер, – а Душегуб? Посудите сами, вот что он потом сделал: отвязал от своей кровати длинную цепь Гаргуса, высвободил из обезьяньих лап мальчика, который был ни жив ни мертв, и привязал его так, что на одной цепи оказался и Сухарик и Гаргус, скрепленные поясом, один подле другого.

– Вот так выдумка!

– Да, все же есть люди хуже зверей!

– Когда Душегуб устроил эту штуку, он сказал своей обезьяне, которая понимала его, ведь они почти не расставались: «Гаргус! Раньше тебя водили напоказ, а теперь ты будешь его водить, это твоя обезьяна. Ну-ка, вставай, Сухарик, а не то я науськаю на тебя Гаргуса».

Бедный Сухарик снова упал на колени, сложив руки, но говорить не мог, слышалось только, как он стучит зубами.

«Заставь же его ходить, Гаргус, а если не будет слушаться, поступай, как я».

С этими словами он осыпал мальчика ударами хлыста, а затем передал хлыст обезьяне.

Вы, конечно, знаете, что звери очень ловко подражают человеку. Гаргус в этом отношении особо отличался; он взял хлыст и начал так избивать мальчика, что тот вскочил на ноги; роста он был такого же, как и обезьяна. Затем Душегуб вышел из своей комнаты и спустился по лестнице, позвав Гаргуса; обезьяна быстро последовала за хозяином, гоня перед собой мальчика, которого она продолжала избивать хлыстом, словно своего раба.

Так они прибежали на маленький двор за хибаркой Душегуба. Здесь-то Душегуб решил позабавиться. Он закрыл ворота и подал знак обезьяне, чтобы она бегала вокруг двора и подгоняла хлыстом мальчика. Обезьяна послушалась и принялась гонять Сухарика, осыпая его ударами, в то время как хозяин гоготал во все горло. Казалось, этой чудовищной шутки было бы достаточно? Так нет же, этого было мало; Сухарик пока что отделался царапинами, ударами хлыста и ужасным испугом, но вот что еще придумал коварный злодей: для того чтобы натравить обезьяну на измученного мальчика, который и так был ни жив ни мертв, Душегуб хватает Сухарика за волосы, делая вид, что хочет его укусить, и приближает его к Гаргусу, приговаривая: «Возьми его… возьми!..», а затем показывает зверю кусок бараньего сердца, как будто обещая – вот, мол, тебе награда.

Да, друзья, это было жуткое зрелище. Представляете себе огромную рыжую обезьяну с черной мордой; скрежеща зубами как одержимая, она неистово, почти в бешенстве бросается на бедняжку, который не в силах защититься, сразу падает на землю животом вниз, прижав лицо к земле, чтобы она его не изуродовала. Видя это, обезьяна, забравшись на спину Сухарика, хватает его за шею и начинает грызть.

«О! Паук, паук!..» – кричал сдавленным голосом Сухарик, уверенный в том, что настал его конец.

Вдруг раздался стук в ворота: тук… тук!..

– А, староста! – с радостью воскликнули заключенные. – Наконец-то!

– Да, мои друзья, на сей раз это был староста. Он закричал: «Открывай, Душегуб! Не притворяйся глухим, ведь я тебя вижу».

Хозяин зверинца, принужденный ответить, бранясь, пошел открывать ворота мэру, который в свои пятьдесят лет обладал могучей силой, и, когда он был разгневан, шутить с ним не следовало.

«Что вам надо?» – спросил Душегуб, приоткрывая ворота.

«Я хочу поговорить с тобой», – ответил староста, силой врываясь в маленький двор. Затем, видя, что обезьяна все еще бьет Сухарика, он хватает ее за шею, намереваясь высвободить мальчика и отшвырнуть Гаргуса в сторону. Тут замечает, что мальчик на одной цепи с обезьяной; тогда он гневно заявляет Душегубу: «Сейчас же освободи несчастного парнишку!»

Вы представляете себе радость и изумление Сухарика, едва живого от страха, который вдруг почувствовал, что в самый последний момент он словно чудом спасен; поэтому он не мог не вспомнить золотую мушку из своего сна, хотя староста нисколько не был похож на муху: этакий здоровяк…

– Ну ладно, – сказал надзиратель, направляясь к дверям. – Сухарик спасен, я пойду ужинать.

– Спасен? – воскликнул Гобер. – Как бы не так! На этом мучения нашего Сухарика еще не кончились.

– Правда? – с удивлением спросили арестанты.

– А что с ним случилось? – спросил Руссель, подходя к арестантам.

– Постойте здесь, и все узнаете, – ответил рассказчик.