Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– Жак, – без иронии воскликнул Полидори, – я видел много страданий, но подобных твоим никогда не встречал. Тот, кто держит нас в своей власти, не мог быть более безжалостным. Он обрек тебя на жизнь, вернее, на ужасные предсмертные муки. Ты признался мне, что в душе твоей все более и более возрастают волнения. Этого я не понимал ранее.

– Я не нахожу в этом ничего серьезного, просто упадок сил, последствия переживаний!.. Ведь они не опасны, не правда ли?

– Да нет же… но твое состояние здоровья требует предосторожности. Надо поберечь себя, отвлечься от некоторых мыслей, иначе все плохо кончится.

– Я поступлю, как ты посоветуешь, – только бы жить, не хочу умирать. О! Пастыри говорят об осужденных на муки. Они никогда не придумают для них мучений, подобных моим. Страсть и алчность – две открытые раны, от которых я глубоко страдаю. Лишиться состояния ужасно, но и смерть для меня не менее страшна. Я хочу жить, и, хотя моя жизнь может стать сплошным кошмаром, я не смею призывать смерть, ибо смерть украдет мое роковое блаженство, этот мираж, приносящий мне образ Сесили.

– У тебя, по крайней мере, есть утешение, – сказал Полидори, к которому вернулось его обычное хладнокровие, – думать о благодеянии во искупление злодеяний.

– Ладно, издевайся, жарь меня на горячих углях… Ты хорошо знаешь, негодяй, что я ненавижу всех, тебе известно, что в моем искуплении находят утешение только слабоумные, а у меня оно вызывает ненависть и злобу к тем, кто меня к этому принуждает, и к тем, кто от этого выгадывает. Гром и молния! Подумать только, что в то время, как я буду влачить ужасающую жизнь, существовать лишь для того, чтобы наслаждаться страданиями, которые испугали бы даже самых бесстрашных, эти ненавистные мне люди благодаря отнятому у меня богатству перестанут быть нищими; что эта вдова и ее дочь возблагодарят бога за состояние, которое я им возвращаю; что этот Морель и его дочь будут жить в достатке; что Жермен обретет почетное и обеспеченное будущее! А священник! Он благословлял меня, когда мое сердце было полно ненависти и злобы… Я бы пронзил его кинжалом!.. О! Это уже слишком! Нет! Нет! – воскликнул он, закрыв лицо руками. – У меня трещит голова, мысли начинают путаться… Я не смогу больше выдержать такие приступы бессильной ярости… эти бесконечные мучения… И все это ради тебя! Сесили! Знаешь ли ты, по крайней мере, что я так страдаю, знаешь ли ты, демон зла?

И Жак Ферран, обессиленный страшным возбуждением, тяжело дыша, упал в кресло, ломая руки, издавая глухой, невнятный вопль.

Этот приступ лихорадочной и отчаянной ярости не удивил Полидори.

Обладая солидным знанием медицины, он легко догадался, что причиной пожирающей Феррана лихорадки была ярость от потери состояния и безумная страсть к Сесили.

Но этого мало… В припадке, жертвой которого только что стал Жак Ферран, Полидори с тревогой усмотрел некоторые симптомы одной из самых страшных болезней, когда-либо поражавших человечество, грозную картину которых описали Паулюс и Арете, превосходные исследователи и моралисты.

…………………………………

Неожиданно раздался стук в дверь кабинета.

– Жак, – сказал Полидори, – Жак, возьми себя в руки… Кто-то пришел…

Нотариус не слышал его. Навалившись на свой письменный стол, он бился в конвульсиях.

Полидори открыл дверь и увидел бледного и взволнованного старшего клерка конторы. Тот воскликнул:

– Мне необходимо сейчас же поговорить с господином Ферраном.

– Тише… Ему сейчас очень плохо… Он не может вас выслушать… – вполголоса сказал Полидори и, выйдя из кабинета нотариуса, закрыл за собой дверь.

– Ах, господин, – воскликнул старший клерк, – вы, ближайший друг господина Феррана, должны ему помочь, нельзя терять ни минуты.

– В чем дело?

– По приказанию господина Феррана я отправился передать графине Мак-Грегор, что сегодня он не сможет к ней прийти, как она того желала.

– Ну и что же?

– Эта дама, очевидно, выздоровела; она пригласила меня к себе и приказала угрожающим тоном: «Вернитесь и скажите Феррану, что если он не явится ко мне, то сегодня же будет арестован за подлог… так как девочка, которую он выдал за умершую, вовсе не умерла… Я знаю, кому он ее отдал, знаю, где она находится» [50].

– Это просто бред, – холодно ответил Полидори, пожимая плечами.

– Вы так думаете?

– Я в этом убежден.

– Сначала я тоже так подумал… но уверенность госпожи графини…

– Ее рассудок не совсем еще уравновешен после болезни… а безумцы всегда верят в свои представления.

– Конечно, вы правы, сударь, иначе я не могу объяснить себе угроз графини по адресу столь уважаемого человека, как господин Ферран.

– В этом нет здравого смысла.

– Я должен вам еще добавить, сударь: когда я покидал госпожу графиню, в комнату вбежала одна из служанок и сказала: «Его высочество будет здесь через час».

– Служанка так и сказала? – воскликнул Полидори.

– Да, и я был очень удивлен, потому что не знал, о каком высочестве идет речь.

«Нет сомнения, это принц, – подумал Полидори. – Он у графини Сары, которую никогда не должен был больше видеть… Не знаю, почему, но мне не нравится это сближение… Оно может повредить нам». Затем, обращаясь к клерку, Полидори сказал:

– Повторяю: ничего серьезного, это безумное воображение больной. Впрочем, я сейчас же передам господину Феррану ваши новости.

…………………………………

А теперь мы проводим читателя к графине Саре Мак-Грегор.

Мы проведем читателя к графине Мак-Грегор. В ее болезни наступил решающий кризис, прошел бред и облегчились страдания, которые в течение многих дней вызывали серьезные опасения.

День клонился к концу… Сара сидела в большом кресле, поддерживаемая своим братом Томасом Сейтоном, и внимательно рассматривала себя в зеркале, которое держала служанка, стоявшая перед ней на коленях.

Это происходило в той гостиной, где Сычиха покушалась на ее жизнь.

Она была бледна, оттого на беломраморном лице особенно выделялись черные глаза и смоляные брови; на ней было широкое платье из белого муслина.

– Подайте мне коралловую повязку, – приказала она служанке слабым, но властным голосом.

– Бетти вам поможет. Вы устанете. Это так неблагоразумно, – сказал Томас Сейтон.

– Повязку, повязку! – нетерпеливо повторяла Сара. Она взяла повязку и приложила ко лбу. – Прикрепите ее и оставьте меня, – приказала она служанкам.

– Проведите господина Феррана в голубой салон… затем, – добавила она с едва скрываемой гордостью, – когда прибудет его королевское высочество великий герцог Герольштейнский, пригласите его ко мне. А теперь оставьте меня.