Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

– И что ж вам ответил полицейский?

– Что муж имеет право увести дочь, так как он не в разводе со мной; конечно, случится несчастье, если дочь последует дурным советам и станет на путь разврата, но это только лишь предположение, нет оснований жаловаться на мужа. «Вы вправе, – сказал полицейский, – обратиться в суд и просить о разводе, а поведение мужа, его связь с другой женщиной – все это в вашу пользу, и его заставят отдать вам дочь. При иных обстоятельствах она может оставаться у него». – «Но обращаться в суд! Боже мой, у меня нет средств, я должна кормить своих детей». – «А чем я могу помочь? Так обстоит дело», – заявил полицейский. Да, так обстоит дело, он прав, – рыдая, продолжала она. – Значит, быть может, дочь станет уличной девкой! А если б я могла подать жалобу в суд, этого бы не случилось.

– Ничего плохого не будет, ведь ваша дочь любит вас.

– Она так молода! В ее возрасте трудно постоять за себя, к тому же страх, грубое обращение, дурные советы, настойчивость, с какой ее будут совращать! Мой брат предвидел, что нас ожидает, он говорил: «Не зря ты боишься, что эта потаскуха вместе с твоим мужем захочет сгубить твою дочь. Ей придется познакомиться с улицей!» Господи, несчастная Катрин, такая нежная, любящая! Ведь я намеревалась в этом году возобновить ее причастие!..

– Да, вот это горе! А я жалуюсь на свою беду, – прервала свою собеседницу Аннета, вытирая слезы.

– Ради детей я готова была сделать все, но вынуждена была пойти в больницу. Хлынула кровь горлом, начался жар, ломило руки и ноги, и я не смогла работать. Может быть, здесь вылечат меня, тогда увижу детей, если не умрут с голоду или их не посадят в тюрьму за попрошайничество. А если останусь здесь, то кто о них позаботится, кто их накормит?

– Ужасно! А у вас нет добрых соседей?

– Есть, но они такие же бедняки, как и я. У них пятеро детей. Не могут же они взять еще двоих. Но они мне обещали кормить детей в течение недели. Поэтому за неделю я должна обязательно вылечиться; буду здорова или нет, все равно отсюда уйду.

– А мне как раз пришло в голову, почему вы не подумали о доброй Хохотушке, с которой встретились в тюрьме? Она бы позаботилась о детях.

– Вспоминала ее, хотя ей тоже живется нелегко. Просила соседку сообщить Хохотушке о моей беде; к несчастью, она уехала в деревню, собирается выходить замуж, так сказала привратница.

– Значит, через неделю… ваши бедные дети… Но нет, соседи не оставят их, у них не каменные сердца.

– Что они могут поделать? Сами не едят досыта, а тут еще должны отнять крохи у своих детей и отдать моим. Нет, нет, я должна поправиться и через неделю возвратиться домой… Просила об этом врачей, но они с насмешкой отвечали: «Надо обратиться к главному врачу». Когда же появится главный врач?

– Тише! Мне кажется, он пришел. Во время обхода нельзя шуметь, – шепотом произнесла Аннета.

Пока женщины разговаривали, постепенно наступил рассвет.

Шумное оживление означало прибытие доктора Гриффона, который вскоре вошел в палату в сопровождении своего друга, графа де Сен-Реми. Он проявлял, как нам известно, живой интерес к г-же де Фермон и ее дочери, но совершенно не ожидал встретить несчастную девушку в больнице.

Когда доктор Гриффон появился, его холодное суровое лицо, казалось, оживилось; окинув палату властным взором, он учтиво кивнул головой сестрам.

Аскетический облик старого графа де Сен-Реми выражал глубокую горечь. Его удручали тщетные попытки обнаружить следы г-жи де Фермон, подлая трусость виконта, который предпочел смерти позорную жизнь.

– Как вам здесь нравится? – самодовольно обратился Гриффон к графу. – Что вы думаете о моей больнице?

– По правде сказать, – ответил Сен-Реми, – не понимаю, почему я уступил вашему желанию, ведь нет ничего более невыносимого, чем зрелище этих палат, заполненных больными. Как только вошел сюда, я схватился за сердце.

– Ну что вы! Вскоре вы все забудете. Здесь философу предстает масса объектов для наблюдения, и, наконец, моему старому другу было бы непростительно не познакомиться с моей деятельностью, ведь вы еще ни разу не видели меня за работой. Я горжусь своей профессией! Разве я не прав?

– Конечно же, правы. После курса лечения Лилии-Марии, которую вы спасли, я восхищен вами. Бедное дитя! Несмотря на болезнь, она сохранила свое очарование.

– Она явилась для меня любопытным объектом медицинской практики, я восхищен ею! Кстати, как она провела эту ночь? Вы ее видели утром перед отъездом из Аньера?

– Нет, но Волчица, которая преданно ухаживает за ней, сказала, что она спала прекрасно. Она может встать сегодня?

Подумав, доктор ответил:

– Да… Вообще, пока больной не выздоровеет, я боюсь подвергать его малейшему волнению, малейшему напряжению. Но в данном случае я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы она могла встать, написать письма.

– По крайней мере, она может предупредить тех, кто ею интересуется…

– Конечно… Да, кстати, вы ничего не знаете о судьбе госпожи де Фермон и ее дочери?

– Ничего, – со вздохом ответил Сен-Реми. – Мои непрерывные поиски не дали никаких результатов. У меня вся надежда на маркизу д’Арвиль. Говорят, она очень интересуется несчастной семьей. Быть может, она знает что-нибудь, что позволило бы мне напасть на правильный след. Три дня тому назад я заходил к ней, мне сообщили, что она должна вскоре приехать. Я написал ей письмо по этому поводу и просил ответить как можно скорее.

Во время беседы Сен-Реми и доктора Гриффона несколько групп студентов собрались вокруг большого стола, расположенного в середине зала; на столе лежала регистрационная книга, в которой студенты, прикрепленные к больнице, – их можно было узнать по длинным белым передникам – расписывались в присутствии; многие студенты, усердные и старательные, прибывали один за другим, увеличивая свиту доктора Гриффона, который уже находился здесь в ожидании обхода больных.

– Вот видите, дорогой Сен-Реми, мой штаб достаточно велик, – с гордостью произнес доктор Гриффон, показывая на студентов, присутствующих на проводимых им практических занятиях.

– И эти молодые люди сопровождают вас при осмотре каждого больного?

– Они для этого и приходят сюда.

– Но все кровати палаты заняты женщинами.

– Ну и что?

– Присутствие такого количества мужчин должно их ужасно стеснять!

– Да что вы, больной – это бесполое создание.

– Быть может, в вашем представлении, но в их глазах целомудрие, стыд…

– Все эти красивые слова следует оставить за дверью, мой дорогой Альцест. Здесь мы начинаем изучение болезней, проводя опыты над живыми, а заканчиваем их в амфитеатре над трупами.

– Послушайте, доктор, вы прекрасный, честнейший из людей, я вам обязан жизнью, признаю ваши отменные достоинства, но привычка и любовь к вашему искусству воспитали в вас такие взгляды, против которых я решительно восстаю… Я оставляю вас… – сказал Сен-Реми, направляясь к выходу из залы.