Эжен Сю - Парижские тайны. Том 2 [с иллюстрациями]

Мое беспокойство, моя тревога возрастали с каждой минутой. Кое-как устроив дочь и ее гувернантку в моей комнате, я уже собиралась отправиться к отцу, как вдруг вошла моя мачеха.

Несмотря на присущее ей двуличие и свойственное ей самообладание, она, как мне показалось, была ошеломлена моим внезапным приездом.

– Господин д’Орбиньи не ожидал вашего визита, сударыня, – сказала она мне. – Он в таком тяжелом состоянии, что такого рода сюрприз может оказаться для него гибельным. Вот почему я полагаю необходимым оставить его в неведении и не сообщать ему о вашем появлении, ведь он не сможет понять, чем вызван ваш приезд, и…

Я не дала ей закончить фразу.

– Произошло огромное несчастье, сударыня, – ответила я. – Умер господин д’Арвиль… Он стал жертвой роковой неосторожности. После этого ужасного происшествия я не могла оставаться в своем доме в Париже, и я хочу провести первое время траура возле своего отца.

– Стало быть, вы теперь вдова!.. Какое неслыханное везение! – воскликнула моя мачеха с яростью.

Вы ведь знаете обстоятельства моего злосчастного брака, который эта женщина устроила, чтобы отомстить мне, и потому вашему высочеству будет понятна вся жестокость ее возгласа.

– Именно потому, что я опасаюсь, как бы и вам, сударыня, не выпало на долю столь неслыханное везение, я и приехала сюда, – сказала я ей, быть может, и немного неосторожно. – Я хочу видеть своего отца.

– Сейчас это совершенно невозможно, – ответила она, побледнев, – встреча с вами будет для него опасной встряской.

– Если мой отец так серьезно болен, – воскликнула я, – как могло случиться, что меня об этом не известили?

– Такова была воля самого господина д’Орбиньи, – ответила мне мачеха.

– Я вам не верю, сударыня, и хочу сама убедиться в правдивости ваших слов, – сказала я и сделала шаг к двери.

– Повторяю вам, что ваше неожиданное появление может нанести вашему отцу непоправимый вред, – воскликнула она, встав передо мной и преграждая мне путь. – Я не позволю вам войти в покои господина д’Орбиньи, прежде чем я не сообщу ему о вашем приезде со всеми предосторожностями, каких требует его состояние.

Я была в ужасной растерянности, ваше высочество. Мое неожиданное появление и в самом деле могло причинить опасное волнение отцу; но моя мачеха, обычно такая хладнокровная, отличавшаяся таким самообладанием, теперь, казалось, была настолько испугана моим присутствием, у меня были столь веские основания сомневаться в том, что она искренне заботится о здоровье моего отца, человека, за которого она вышла замуж из алчности, и, наконец, присутствие в замке доктора Полидори, убийцы моей матери, – все это переполняло меня ужасом, и, понимая, что мое появление может стать причиной сильного волнения отца, я больше не колебалась, сознавая, что его жизни грозит опасность и только я могу его спасти.

– Я хочу немедленно видеть отца, – сказала я мачехе.

И хотя она вцепилась мне в руку, я направилась к двери…

Потеряв над собой власть, эта женщина попыталась вторично, чуть не силой помешать мне выйти из комнаты… Ее невероятное упорство удвоило мою тревогу, и я вырвалась из ее рук. Зная, где расположены покои отца, я опрометью кинулась туда и вошла…

О ваше высочество! Никогда в жизни я не забуду представшее мне зрелище и то, что затем последовало…

Мой отец изменился до неузнаваемости; он сильно исхудал, был бледен, и черты его лица выражали сильное страдание; он полулежал в большом кресле, откинув голову на подушку…

Возле камина, совсем рядом с моим отцом, стоял доктор Полидори; сиделка поднесла ему чашку, и он уже собирался накапать в нее несколько капель какой-то жидкости из небольшого хрустального флакона, который был у него в руке…

Длинная рыжая борода придавала его физиономии особенно зловещий вид. Я вошла так стремительно, что у Полидори вырвался удивленный жест, он обменялся выразительным взглядом с моей мачехой, которая поспешно вошла в комнату следом за мной, и, вместо того чтобы подать моему отцу приготовленное питье, он поставил флакон на камин.

Подчиняясь инстинкту, в котором я до сих пор не могу отдать себе отчета, я быстро завладела флаконом.

Тут же заметив удивление и страх, овладевший моей мачехой и Полидори, я мысленно поздравила себя с тем, что так поступила. Мой отец, ошеломленный моим приходом, казалось, был этим возмущен, чего, впрочем, я ожидала. Полидори бросил на меня свирепый взгляд; несмотря на присутствие сиделки и моего отца, я боялась, что этот негодяй, поняв, что его преступление вот-вот раскроется, может дойти до крайности.

Я поняла, что в этот решающий миг мне необходима поддержка; я позвонила, в комнату быстро вошел какой-то слуга; я попросила его передать моему камердинеру – тот был заранее мною предупрежден, – чтобы он отправился на постоялый двор и принес мне несколько нужных мне вещей; сэр Вальтер Мэрф знал: для того чтобы не вызвать подозрений у моей мачехи в том случае, если мне придется послать за ним в ее присутствии, я прибегну к такому условному знаку.

Изумление моего отца и моей мачехи было так велико, что слуга вышел из комнаты раньше, чем они успели произнести хотя бы одно слово; и тогда я успокоилась: через несколько минут должен был появиться рядом со мною сэр Вальтер Мэрф.

– Что все это значит? – спросил у меня отец слабым голосом, но тон у него был властный и разгневанный. – Вы приехали сюда, Клеманс… без моего приглашения… Затем, не успев появиться в моих покоях, вы завладеваете флаконом, в котором содержится микстура, прописанная мне врачом… Объясните мне ваше сумасбродство!..

– Выйдите из комнаты, – приказала моя мачеха сиделке.

Та послушно удалилась.

– Успокойтесь, друг мой, – продолжала моя мачеха, обращаясь к моему отцу. – Вы ведь знаете, что малейшее волнение может причинить вам вред. Коль скоро ваша дочь пожаловала сюда против вашей воли и ее присутствие вам неприятно, обопритесь о мою руку, я провожу вас в маленькую гостиную; а тем временем наш славный доктор объяснит госпоже д’Арвиль, до какой степени ее поведение неосторожно, чтобы не сказать более…

И она бросила многозначительный взгляд на своего сообщника.

Я угадала намерения моей мачехи. Она хотела увести отца, оставить меня наедине с Полидори: в возникших крайних обстоятельствах он применил бы, без сомнения, силу, чтобы вырвать у меня флакон, который мог послужить неопровержимой уликой, явным доказательством его преступных замыслов.

– Вы совершенно правы, – сказал мой отец, обращаясь к моей мачехе. – Раз меня преследуют даже в моем собственном доме, не уважая моей воли, я уйду и освобожу место назойливым людям.