Владимир Беляев - Священная война. Век XX

Это была вторая за день решительная атака немцев, когда их автоматчики, человек двадцать, через стену забрались во двор дома. Во дворе шла стрельба в упор.

Были подняты на ноги все, кто находился в штабе батальона и кругом него.

Сабуров сам выбрался наверх и руководил боем настолько, насколько вообще можно руководить рукопашной.

Часть немцев убили, часть выбили за ограду. Следователь и конвоир влезли обратно через пролом и устало опустились на кирпичи. У следователя из кисти руки, слегка задетой пулей, сочилась кровь.

— Надо перевязать, — сказал конвоир.

— У меня пакета нет.

Степанов, порывшись в кармане гимнастёрки, вытащил оттуда индивидуальный пакет. Вдвоём с конвоиром они перевязали раненому руку. Потом Степанов отошёл и снова присел у стены. Лишь теперь они вспомнили, что допрос был прерван атакой и что его, очевидно, надо продолжить. Но продолжать допрос следователю не хотелось. Чтобы протянуть время и отдышаться, он здоровой рукой вытащил из кармана кисет с табаком, с трудом, помогая себе забинтованными пальцами, свернул цигарку, потом, посмотрев на Степанова и конвоира, с той автоматической привычкой делиться табаком, которая появляется у людей, долго пробывших на фронте, протянул им кисет.

Степанов вслед за конвоиром взял щепотку, вытащил заботливо хранимый обрывок газеты, оторвал полоску и свернул цигарку. Все трое закурили. Курение продолжалось минут десять. Тем временем снова началась канонада. Под звуки её следователь стал наспех доканчивать допрос, с трудом придерживая планшет раненой рукой. Вскоре допрос был окончен, предстояло сделать заключение. В эту минуту, так же как и в первый раз, канонада прекратилась и снова началась немецкая атака.

Заслышав автоматные очереди, следователь снова молча потянул к себе автомат, взял его в здоровую руку и, не оборачиваясь, вылез из подвала. Конвоир последовал за пим.

Степанов снова остался один, растерянно огляделся по сторонам и, услышав за стеной близкие выстрелы, полез в пролом следом за конвоиром. Выскочив наружу и увидев рядом с лежавшим на земле убитым красноармейцем винтовку, схватил её. Затем, пробежав несколько шагов, лёг на груду кирпичей, неподалёку от следователя и ещё трёх лежавших тут же бойцов. Когда левее него немцы выскочили из-за стены, он вместе со всеми начал по ним стрелять. Потом поднялся и, перевернув винтовку, прикладом ударил по голове набежавшего на него автоматчика. Потом снова упал за камни и несколько раз выстрелил по двигавшимся в глубине двора немцам.

Немцы тоже стреляли. На этот раз во двор их пробралось человек десять, и через несколько минут они все были или убиты, или ранены.

Атака отхлынула, выстрелы гремели уже за стеной. Степанов встал и, не зная, что делать, пошёл туда, где лежали следователь и конвоир. Конвоир встал, но следователь продолжал лежать: он был ранен в ногу. Степанов поднял его, увидел, что нога сильно кровоточит, и, взвалив на плечи, потащил в подвал. Там он опустил его на пол, подложив, чтобы было повыше, два кирпича в изголовье.

— Сходи за сестрой или санитаром, — сказал ему следователь.

Степанов привёл санитара, который, согнувшись над раненым, стал перевязывать ногу. Раненый не стонал. Он лежал молча и ждал, когда кончится эта боль.

Конвоир вытащил из-за голенища жестянку с махоркой, свернул цигарку себе, потом дал щепотку Степанову и спросил раненого:

— Разрешите вам свернуть?

— Сверни, — ответил тот.

Конвоир свернул цигарку, лизнул, заклеил и, вложив в рот раненому, зажёг спичку. Раненый несколько раз подряд жадно затянулся.

По дороге к себе в блиндаж, через подвал, прошёл Сабуров. Сегодня он до того устал, что ему было тяжело нести автомат, и он волочил его за собой прикладом по земле.

— Перекуриваете? — В углу его рта была зажата потухшая цигарка. Он закурил ещё в блиндаже перед боем, но так и забыл о ней. — Дайте прикурить.

И, только уже прикуривая у конвоира, сообразил, что это за люди. Он посмотрел на Степанова, потом на раненого и спросил:

— Сильно задело?

— Порядочно.

— Сейчас скажу, чтобы вынесли, а то опять начнётся. — Он посмотрел на белое, без кровинки лицо следователя. — С допросом закончили?

— Закончили.

— Ну, и какое же ваше заключение?

— Какое же заключение, — сказал следователь. — Будет воевать. Вот и всё.

Взяв планшет, он вытащил оттуда протокол и написал внизу: «Состава преступления для предания суду трибунала нет. Отправить на передовые», — и расписался.

— Отправить на передовые, — повторил он вслух и, превозмогая боль, усмехнулся.

— Отправлять недалеко, сто шагов. — Сабуров повернулся к Степанову: — Иди к себе в роту. Винтовка чья?

— С убитого взял, товарищ капитан.

— Будет твоя. Доложи Потапову, что я тебя прислал.

Был особенно тяжёлый день, один из тех, когда напряжение всех душевных сил доходит до такой степени, что в самый разгар боя неожиданно и невыносимо хочется спать. После двух утренних атак в полдень последовала третья. В обращённой к немцам части двора высилось небольшое полуразрушенное складское здание. Было оно построено прочно, с толстыми стенами и глубоко уходившим в землю подвалом. Среди остальных зданий, занимаемых Сабуровым, оно стояло особняком, немного впереди и на отлёте. Именно сюда и направили немцы свою атаку в третий раз.

Когда одному танку удалось подойти вплотную к складу и он, прикрывшись его стеной от огня артиллерии, стал стрелять из пушки прямо внутрь, немецкие автоматчики забрались через проломы, и через несколько минут там прозвучал последний выстрел. Первое желание Сабурова было попытаться тут же, среди белого дня, отбить склад. Но он сдержал себя и принял трезвое решение: сосредоточить весь огонь позади складов, не давая немцам до темноты втянуться туда крупными силами, а контратаку произвести с темнотой, когда решимость и привычка к ночным действиям возместят ему недостаток людей.

Бабченко, которому он доложил по телефону о потере склада, ничего не ответил по существу, но долго и злобно ругался и в заключении сказал, что придёт сам. Сабуров предчувствовал столкновение, и его опасения оправдались. Бабченко, согнувшись, влез в блиндаж, злой, потный, с головы до ног забрызганный грязью.

— Ишь, забрался, — проворчал Бабченко. — Сколько метров над головой?

— Три.

— Ты бы ещё глубже залез.

— А мне глубже не надо. И так не пробьёт.

— Залез в землю, как крот, — съязвил Бабченко.

В сущности, он ничего не мог возразить. Сабуров копал этот блиндаж не специально, а лишь расширил старый туннель, и то, что блиндаж его был глубок и не боялся даже прямых попаданий, было только хорошо. Но немцы только что захватили склад, и Бабченко хотелось сорвать зло на комбате.