Владимир Беляев - Священная война. Век XX

Прибежавшие из соседнего подвала автоматчики уже лежали за выступом стены и стреляли. Контратака была отбита.

— Миша! — крикнул Сабуров. — Миша!

Масленников молчал.

Опустившись на землю, оттолкнув мёртвого немца, Сабуров, шаря руками, дотянулся до Масленникова, ощупал петлицы, орден Красной Звезды на гимнастёрке, потом дотронулся до лица Масленникова и снова позвал: «Миша». Масленников молчал. Сабуров ещё раз ощупал его. Слева, у сердца, мокрая гимнастёрка прилипала к пальцам. Сабуров попробовал поднять Масленникова. У него мелькнула дикая мысль, что если он сейчас поднимет Масленникова так, чтобы тот стоял, то это очень важно — тогда, наверное, он будет жив. Но тело Масленникова беспомощно обвисло на его руках. Тогда Сабуров поднял его на руки, так же как Масленников четыре дня назад поднял Аню, и понёс, переступая через камни.

— Пушки выкатили? — спросил он, услышав голос артиллерийского лейтенанта, подававшего команды.

— Да.

— Где поставили? — опять спросил Сабуров, стоя так, словно он забыл, что на руках его лежит Масленников.

— Одну здесь, а две по флангам.

— Правильно.

Дойдя до подвала, где оставался ещё кусок цементного потолка и можно было зажечь спичку, он опустил на пол тело Масленникова и сел рядом с ним.

— Миша, — позвал он ещё раз и, чиркнув спичкой, сразу прикрыл её рукой.

В слабом свете перед ним мелькнуло бледное лицо Масленникова с закинутыми назад кудрявыми волосами, одна прядка которых, мокрая и беспомощная, прилипла ко лбу. Сабуров поправил её.

Хотя всего несколько минут отделяло их последний разговор от этого безмолвия, но Сабурову казалось, что прошло бесконечно много времени. Он вздрогнул и горько заплакал, второй раз за эти пять дней.

Через час, когда кончилась последняя немецкая ночная контратака и стало ясно, что немцы решили отложить следующие атаки до утра, Сабуров позвал к себе командира сапёрного взвода, участвовавшего в штурме дома, и приказал ему вырыть могилу для Масленникова.

— Здесь? — удивлённо спросил сапёр, знавший, что при всякой возможности тела убитых командиров выносили из боя куда-нибудь назад.

— Да, — сказал Сабуров.

— Может, лучше на нашей территории?

— Здесь, — сказал Сабуров. — Это теперь тоже наша территория. Выполняйте приказание.

Сапёры поковыряли землю, пробуя найти рядом с фундаментом менее обледенелый грунт, но промёрзшая земля не поддавалась лопатам и ломам.

— Что вы копаетесь? — угрюмо спросил Сабуров. — Я вам покажу, где вырыть могилу.

Он повёл сапёров в самый центр дома, где наверху, как чёрные кресты, ещё виднелись остатки перекрытий.

— Вот здесь. — Он гулко ударил сапогом в бетонный иол. — Пробейте бурку, заложите тол, взорвите и похороните.

Голос его был непривычно суров. Сапёры быстро сделали бурку, заложили тол и подожгли запал. Раздался коротким взрыв, мало чем отличавшийся по звуку от минных разрывов, слышавшихся кругом. В развороченном полу образовалась яма. Из неё выгребли обломки кирпичей и бетона и опустили туда тело Масленникова. Сабуров спрыгнул в яму. Он снял с Масленникова шинель, с трудом вынул из рукавов уже окоченевшие руки, накрыл тело шинелью по горло. Чуть брезжил рассвет, и когда Сабуров наклонялся, он хорошо видел лицо друга. Переложив к себе в карман документы из гимнастёрки Масленникова и отвинтив орден, он поднялся и спросил:

— У кого винтовки?

— У всех есть.

— Залп в воздух и засыпайте могилу. Я скомандую. Раз! Два! — Сабуров перезарядил свой автомат и выстрелил вместе со всеми. Короткий залп сухо прозвучал в холодном воздухе.

— Теперь засыпайте. — Он отвернулся от могилы, не желая видеть, как комья цемента и камни будут сыпаться и ударяться о тело человека, которого ещё час назад он не мог представить себе мёртвым. Он не поворачивался, но чувствовал спиной, как падают холодные обломки камней в могилу, как они громоздятся всё выше, как звук становится всё тише, потому что их всё больше и больше. И вот уже скребёт сапёрная лопатка, сровнивая их с уровнем пола.

Сабуров присел на корточки, вынул из кармана блокнот и, выдрав листок, нацарапал на нём несколько строк. «Масленников убит, — писал он. — Я остаюсь здесь. Если вы согласны, считаю целесообразным, чтобы Ванин со штабом тоже перешёл вперёд, ближе ко мне, в дом Конюкова. Сабуров».

Подозвав связного, он приказал отнести записку Ремизову.

— Ну, а теперь будем воевать, — сказал Сабуров прежним угрюмым голосом, в котором дрожала готовая сорваться слеза. — Будем воевать тут, — повторил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Командир роты здесь? — позвал он.

— Здесь.

— Пойдём. Там, в правом флигеле, нужно подрыть под фундамент пулемётные гнёзда. У тебя пулемёты на первом этаже стоят?

— Да.

— Разобьют. Надо подрыть под фундамент.

Они прошли несколько шагов, топая по цементному полу. Сабуров вдруг остановился.

— Подожди.

Была минута тишины, когда не стреляли ни мы, ни немцы. Сквозь развалины дул леденящий западный ветер, и, доносимые ветром, отчётливо слышались обрывки канонады на западе.

На Средней Ахтубе, в пятидесяти километрах от Сталинграда, — там, куда не доносилась далёкая канонада и куда только ещё начинали доходить первые слухи о наступлении, рано утром в избе, служившей операционной, на носилках лежала Аня. Ей уже сделали одну операцию, но так и не вынули глубоко сидевшего осколка. Она в эти дни то приходила в сознание, то снова теряла его и сейчас лежала неподвижная, бледная, без кровинки в лице. Всё было готово, и ждали главного хирурга, согласившегося сделать повторную операцию, на которую теперь возлагались все надежды. Врачи переговаривались между собой.

— Как вы думаете, Александр Петрович, выживет? — спросила молодая женщина-врач у пожилого хирурга в надвинутом по самые брови белом колпаке.

— Вообще нет, а у него, может быть, и выживет, — сказал хирург. — Если сердце выдержит, может выжить.

Распахнулась дверь, и из соседней половины избы, потянув за собой полосу холодного ветра, вошёл быстрыми шагами маленький приземистый человек, вытянув вперёд руки с грубыми толстыми красными пальцами, которые, очевидно, были у него уже протёрты спиртом. Под его густыми буро-седыми усами топорщилась зажатая в углу рта папироса.

— На стол, — распорядился он, посмотрев в ту сторону, где на носилках лежала Аня. — Зажгите мне папиросу.

Ему поднесли спичку, и он, приблизив к ней папиросу, закурил, всё так же держа руки впереди себя.

— Говорят, — сказал он, подходя к операционному столу, — что наши войска перешли в общее наступление, взяли Калач и окружают немцев за Сталинградом. Всё. Всё. — Он сделал руками решительный жест. — Подробности потом, после операции. Возьмите у меня папиросу. Дайте свет.